Танцы во льдах
Шрифт:
– Могут, - неохотно отозвался Рес.
– Но дразгва должна отпугнуть, если, конечно, Сид не перепутал мешочки.
Эльфы дружно поморщились.
– Не перепутал. Даже отсюда чувствуется, как она мерзко пахнет.
– Хорошо, что у меня не такой чуткий нюх, - хмыкнул Рес.
– Не волнуйся, Трис, мы тебя не отдадим им на прокорм. Не впервой, чай, с упырями махаться.
– А если это не упыри?
– с замиранием сердца спросила я, ежась от холода все больше.
– А кто еще? Оборотни - нет, мимо Ширрова следа не пройдут, не бойся. Летавицы слишком слабы для нас, мавки бы из болота вылезли, но там тихо, как в могиле. Криксы после полуночи почти не охотятся стаями, а одиночки нам неопасны. Норников мы загодя почуем, да и дразгва поможет - они ее, когда вдыхают, сразу соплями начинают истекать, будто насморк
До моего слуха донесся тихий шелест. Еще далеко, едва слышно, и... откуда-то сверху?
– Да?
– вдруг покрылась я мурашками от неожиданной мысли.
– А про вампиров ты забыл? Говорят, их тут немало. И им, между прочим, тоже не надо по земле ходить, чтобы избежать смертоносного следа Ширры.
– ЧТО?!
– Твою маму...
– ахнул Крот, стремительно разворачиваясь и поднимая руки.
– Лех, да ведь это...
– Вверх!!
– гаркнул Лех, властно толкая меня в спину.
– Рес, огонь!!! Кидай все, растяпа, пока не добрались!! Беллри, что с цепью?!!
– Светится, - сглотнул эльф, неподвижно уставившись на неожиданно заалевшую цепочку.
– Красным. Как и положено... кажется, это - целая семья...
И вот тогда шелест мерно вздымающихся крыльев услышали все: он действительно приближался сверху, со стороны болот и далекого противоположного берега. Но так быстро и в таком количестве, что это казалось невероятным. Создавалось впечатление, что голодные твари собирались сюда со всей округи - жадные, нетерпеливые, поспешно выбравшиеся из своих нор на легчайший запах свежей добычи. И, не будучи скованными на земле непостижимой магией Ширры, теперь со всех ног... вернее, крыльев, спешили навстречу, чтобы полакомиться редкой в этих краях свежатиной. Нами. И было их так много, что я сперва даже не поняла, что огромная, мрачная, низко нависшая над болотом туча - это не что иное, как гигантское скопище уродливых тел, переплетенных в отвратительную мешанину клыков, когтей, ненормально длинных конечностей и покрытых жесткой шерстью, изувеченных торсов. Среди которых, подобно дьявольским огням, на фоне белоснежных игольчатых зубов горели десятки... если не сотни!.. алых бусинок безумных глаз.
13.
Я смутно помню, что случилось потом.
Кажется, первая волна этих уродливых монстров все-таки была отброшена серебряной цепью и эльфийскими наговорами. Кажется, их в первый момент все-таки отшвырнуло назад, но ненадолго - тварей оказалось слишком много. И каждая изо всех сил старалась добраться до лакомой добычи. Вампиры, всей массой налетев на невидимое препятствие, истошно взвыли, на мгновение оглушив, над нашими головами коротко вспыхнуло, обожгло веки. Сверху посыпался серый пепел, заметались гигантские тени, разбрасывая слепящие алые искры. А затем прямо передо мной промелькнуло искаженная болью зубастая морда, в которой не осталось ничего, что напоминало бы человека: синевато-серая, с истончившейся, почти пергаментной кожей, от которой медленно отваливаются целые куски, с выпирающими скулами, проваленным носом, жалкими остатками прежних хрящей; снизу ослепительной молнией блеснули выставленные наружу клыки, чуть выше алчно разгорелись голодные глаза. Надо мной что-то сильно хлопнуло, кожистое крыло невесомо мазнуло по лицу, едва не разорвав щеку острым когтем. Затем коротко взвизгнула сталь, что-то смачно хрустнуло, пронзительно взвыло, а потом дышать стало гораздо легче. Правда, всего на мгновение. Потому что в следующую секунду на нас обрушилось настоящее клыкастое море.
В какой-то миг я стала воспринимать мир раздробленным на отдельные картинки. Каким-то смазанным, нерезким и чересчур медленным. Кажется, я каким-то чудом успевала увидеть все, что творилось вокруг, но смысл происходящего еще долго ускользал от испуганного разума. И лишь гораздо позже, много-много дней спустя, когда реалии этого кошмара немного стерлись и перестали причинять мучительную боль, мне удалось понемногу восстановить то, что случилось.
Вот Лех, вертясь за моей спиной волчком, с невероятной скоростью срубает неистово мечущиеся тела своим мечом. Их так много, что он никогда не промахивается. Острое лезвие со скрежетом врубается в неподатливые кости, с хрустом разрубает крылья, сухие черепа, выламывает рукоятью зубы, гасит бешено сверкающие радужки... но много, их слишком много, чтобы увернуться от каждого удара. Его спина прямо передо мной, на левом плече алеет длинная рваная рана, оставленная чьим-то когтем. Или зубом? Не знаю, я не успеваю рассмотреть. Оттуда медленно, очень медленно сочится красный ручеек, но Лех не замечает - истошно верезжащая масса рвет воздух возле самого лица, так и норовя вцепиться острыми клыками. Я не вижу его глаз, не вижу исказившегося лица, не могу рассмотреть застывшую на нем гримасу боли, но откуда-то знаю, что руки и грудь у него распасованы вдоль и поперек. А голодные твари от запаха крови словно сходят с ума и набрасываются еще яростнее, жадно... и из их ран не выступает даже крохотной алой капельки. Просто потому, что там уже несколько веков нечему выступать.
Бок о бок с Лехом стоят оба эльфа, одновременно закрывая испуганно затрепетавший огонь и не менее испуганную меня. В сильных руках обоюдоострые мечи из тончайшей эльфийской стали мелькают, как бабочки, невесомо рассекая влажный воздух и коротким взмахами обрубая все, до чего только могут дотянуться. Как две скалы, они стоят почти неподвижно, своими телами загораживая меня от рвущихся к живому теплу монстров. Вампиров губит даже неяркий свет костра, им неприятен огонь. Рядом с ним они становятся чуть медленнее, чуть более уязвимыми, и эльфы, помня об этом преимуществе, упорно сдерживают бешеный вал, стараясь дать мне еще немного времени. Хоть несколько секунд для того, чтобы дрожащей рукой подкинуть сырую ветку.
Рес, до боли стиснув челюсти, напротив - почти не стоит на месте. Качается из стороны в сторону, уклоняется, играет с клинком, стараясь выдержать как можно дольше. Но вампиров много, слишком много даже для него. И вот - спустя всего пару секунд, его плечи тоже окрашиваются алым, туда тоже впиваются десятки острых зубов. На бледной щеке пламенеет длинная царапина, перехваченные на лбу волосы растрепались, слиплись. По шее плавно струится целый ручеек, но темные глаза горят такой же непримиримой ненавистью, как у нежити.
Крот не отстает от напарника ни на мгновение. Закрывает, оберегает, невероятным движением успевает перехватить особенно удачливых тварей и отбрасывает их обратно, в ту мешанину, из которой они вышли. Потом находит новую и, почти позабыв о себе, снова рубит, как заведенный.
Мне тесно внутри этой живой клетки. Мне душно. Мне нечем дышать. Перед глазами мелькают исполосованные спины в рваных рубахах, на которых уже не видно прежнего цвета - его полностью заменила алая кровь. Запах крови сочится отовсюду - от одежды, от пропитавшейся насквозь травы, от яростно визжащих тварей, оскаленные морды которых оказались вымазаны в красном по самые уши. Они жадно слизывают жалкие крохи этого кровавого ливня, с нетерпением набрасываются снова и ждут, только ждут малейшей ошибки, чтобы заполучить на свое пиршество настоящий деликатес.
Меня они отчего-то не трогают. Кажется, даже не замечают, даже если удается прорваться сквозь живое оцепление и ненароком задеть крылом. Сунутся ближе, на мгновение встретятся взглядом, хрипло каркнут, словно недоумевая, и немедленно уносятся прочь, как сметенные северным ветром. А мне каждый раз становится холодно. Так холодно, что уже зубы стучат, пальцы перестают гнуться, а бледные, замерзшие ладони намертво приклеились к гневно сверкающей жемчужине. Им больно, им трудно удерживать ее на одном месте, но сил отпустить просто нет. И у меня тоже почти не остается. Только едкая горечь в душе и грусть, смутное ощущение, что спасения нет и даже Ширра теперь, где бы он ни был, уже не успеет.
А они все еще стоят - упрямый Патруль намертво стоит, не сдвигаясь с места. Живые упорно стоят против мертвых и полны решимости продержаться еще немного. Я слышу их тяжелое дыхание. Чувствую острый запах мужского пота. Вижу бурно вздымающиеся грудные клетки. Почти ничего не различаю за пеленой из их покрасневших тел. Но даже сейчас я не ощущую их страха - боль, сожаление, ярость... но не страх. Что угодно, только не страх. А если и есть в этой какофонии запахов неуловимый привкус опасения, то не за себя. Совсем-совсем не за себя.