Танец белых лилий

Туманова Ирина

— Какой кадр! — возбужденно шептал фотокорреспондент Григорий Коханович, известный всей Москве под именем Гоша, большой энтузиаст своего дела и ценитель женской красоты.

«Скорая помощь» отъехала, пожарные, недовольные малым объемом работы, тоже. Следственная бригада приступила к осмотру места происшествия. Жильцов, чьи квартиры уцелели, попросили вернуться домой. Тем же, чьи жилища так или иначе пострадали в результате взрыва, после проверки документов, разрешили забрать необходимые вещи, а квартиры опечатали. По предварительной договоренности людей отправили в ближайший пансионат. Внизу, в подъезде,

был поставлен милицейский пост.

5

«Это ложка дребезжит в стакане… Тук, тук, тук… Качается, качается вагон, как качается на полке, сейчас я упаду… Голова трясется туда-сюда. Кто это стонет рядом? Тук-тук, ох-ох, все быстрее и быстрее, сейчас вагон развалится!.. Мама!» Инна резко открывает глаза. Высоко над ней неподвижный потолок с квадратом слабо светящейся лампы. Опустив взор, она увидела трубочки, идущие у нее из ноздрей, и свои руки с проводами капельниц. Только сейчас боль в венах дает о себе знать. Ей холодно, ноги, прикрытые белой простыней, заледенели. Но почему же все вокруг, даже капельницы на своих штативах, трясется, как при небольшом землетрясении? Пытаясь понять, что происходит, и не имея возможности пошевелиться, Инна осматривает полумрак помещения. Эпицентр землетрясения, по-видимому, находится за белой ширмой справа от нее. Инна вслушивается в звуки, раздающиеся оттуда. Постепенно ее воображение услужливо дополняет картину. И вот она становится не только невольным свидетелем, но и как бы участником происходящего. Животный аромат страсти захватывает ее. Скрежет металла о кафельный пол, бормотание и легкий смех, стоны и звуки поцелуев. Да, за ширмой явно не бесы, не ангелы, и не инопланетяне, а существа рода человеческого. И заняты они вполне земным. А возгласы типа «да, любимый» или «о-о, как хорошо» на русском языке успокоили ее — вряд ли кто-то будет сочетать занятие любовью с уроками иностранного языка.

«Итак, я среди соотечественников, но что я тут делаю и как оказалась?» — на подобных мыслях ей трудно сосредоточиться. Продолжающееся «землетрясение» и шум невольно возбуждают ее, она чувствует, как низ живота наливается тяжестью и становится горячим, грудь напрягается, какое-то сладостное томление заполняет ее… Инна по-прежнему не представляет себе, как выглядят люди за ширмой, какого они возраста. Она только чувствует сгусток первобытной энергии жизни, в который превратились их тела, ей даже кажется, что она видит его пульсацию, цвет, яркость… Взрыв этого клубка энергии совпадает с вскриком женщины. Сознание Инны внезапно отключается.

Солнце светило прямо в глаза, и Инна, попытавшись спрятаться от его яркого света, проснулась. Над ней стояла наклонившись девушка в светло-голубом халатике и шапочке. Из-под шапочки выбивались рыжие колечки волос, а веснушки на чуть вздернутом носике необычайно ей шли.

— Доброе утро, — поздоровалась девушка.

Инна попыталась поднять руки к лицу — непроизвольный жест, когда она волновалась, то всегда проверяла: не горят ли у нее щеки.

Девушка придержала ее за плечи.

— Вам придется немного полежать, не двигая руками: можно повредить вену. Сейчас придет врач, а пока я возьму у вас еще один анализ крови. — Уверенно и быстро она заполнила несколько пробирок.

«Я в больнице, раз врач и анализы, я в больнице», — решила Инна. Она хотела многое узнать, поскольку совершенно не понимала, что происходит, и не помнила, что произошло. Голос девушки был ей знаком, и она, повернув голову направо, увидела белую раздвинутую ширму, а за ней каталку — точно на такой же лежала она.

— Это вы были здесь этой ночью? — спросила Инна у девушки.

Этот вопрос показался странным мужчине в белом халате, вошедшему в этот момент вслед за врачом в помещение. Медсестра вздрогнула, и по тому быстрому взгляду, который она бросила на врача, Инна поняла: ночное воспоминание не было бредом. Врач казался таким молоденьким, что, вероятно, сам это понимал и для солидности отрастил себе усы, которые смотрелись на нем как на докторе Ватсоне. Очень мило, но солидности не добавили, как, впрочем, и очки в строгой оправе. Инна скользнула взглядом с врача на сестру и неожиданно для всех рассмеялась. Она вдруг поняла, что страшно проголодалась.

— Как ваше самочувствие? — спросил врач, осматривая Инну и давая указания медсестре, которая наконец избавила ее от капельниц и трубочек.

— Я здорова, доктор, и не понимаю, зачем все это было нужно, — сказала Инна, показывая на капельницы.

— Вы могли бы ответить на несколько вопросов? Доктор разрешит, — проговорил вдруг мужчина в белом халате и достал диктофон.

Доктор кивнул головой.

— Только не больше пяти минут.

— Это я хочу, чтобы мне ответили! — произнесла Инна. — Помогите мне сесть, — попросила она медсестру и добавила: — Пить хочется и все остальное…

— Извините, Иван Петрович, вам придется подождать в коридоре минут десять, — сказал доктор. И прежде чем они вышли из палаты, пояснил Инне: — Это Иван Петрович Малахов, следователь, ведущий дело о взрыве. Он чуть позже побеседует с вами.

— Как тебя зовут? — спросила Инна у медсестры, пока та помогала ей с туалетом.

— Люда.

— Людочка, ради Бога, скажи хоть что-нибудь, что же это все означает?

— Да я сама знаю только то, что и все, что по телевизору показывали, в газетах писали.

— В газетах? Что же там писали, не томи душу. — Инна чуть не плакала.

— Ночью в вашем подъезде был взрыв, тебя привезла «скорая», идет следствие. А газету могу сейчас принести.

Инна смотрела на свою фотографию в газете, и память об этом дне вернулась к ней. Она как бы заново расставляла цветы, одевалась… Еще раз посмотрев на снимок, Инна машинально отметила, что платье она выбрала все-таки очень красивое. Интересно, что с ним. Больничная сорочка со штампом жутко выглядит на ней, хотя, в сущности, какое это сейчас имеет значение? «Господи, неужели я в том же самом мире, где и раньше? Неужели прошло так мало времени?..»

— Слушай! — прервала ее мысли Люда. — Только, пожалуйста… У нас заведующий отделением зверюга, если что узнает…

— Это ты про ночь? А он как, любит тебя? — спросила Инна.

— Он такой… — Люда замолчала.

В палату вошел Иван Петрович. Следователь был не больше метра семидесяти ростом, совершенно точно не пользовался шампунем от перхоти, было ему лет сорок пять, и, скорее всего, жил он вместе с матерью — завучем на пенсии, а собственной семьей так и не обзавелся. Работу свою воспринимал не только как работу, но и как отдых.