Танец Грехов
Шрифт:
Все умолкли. Снег ворошил всё сильнее, а шипение костров только усиливалось. Дул северный, пробирающий до костей ветер. Казалось, всё умерло.
Бушуй неуверенно взял протянутый его отцом клинок. Ощутив холодное дерево на своих пальцах, он вздрогнул. Будто бы тысячи душ, заточённых в этом кинжале, просили помощи. Чёрное, как густая тьма, лезвие, скалилось.
Мальчик знал, что должен поднести клинок к сердцу жертвы и со всей силы вонзить его. А после вычертить круг и, несмотря на отвращение, вырвать сердце и со смирением положить на алтарь. Тогда старцы и старухи воспоют древние песни, а он перестанет быть ребёнком. Много-много
— Мальчик… не надо, слышишь? — забормотал пленник, видя, как кинжал вырастает над ним. — Я ведь… ничего тебе не сделал! Ниче…
— Заткнись, жертва, — прогремел голос отца. — Прими свою смерть достойно. И молись своим мнимым богам!
Беловолосый попытался проглотить страх. Он не думал, что закончит свою игру так быстро. При нём лишили жизни ещё четверых пленников. Одному отрезали голову и вздели на кол, другого лишили и рук, и ног, бросив на съедение волкам, остальные два бросились бежать, но зачарованные тёмной силой стрелы пронзили их прежде, чем те скрылись в лесу.
А теперь, настала его очередь.
Мальчик поднёс руку к оголённой груди. На обнажённом теле пленника снежинки таяли очень быстро. Тело его было уродливо — повсюду шрамы, ожоги и царапины. Ветер развевал разорванный амбалами чёрный костюм.
— Ты… плохой? — почти шёпотом проговорил мальчик, прикасаясь холодным, чёрным лезвием к телу.
Беловолосый молчал. По лицу ручьём бежали слёзы.
Бушуй было хотел пронзить дрожащую грудь своей жертвы, но в последний момент остановился, лишь тонкой линией проведя по телу.
— Я не могу… — со слезами на глазах признался мальчик. — Я не убийца.
Но никто не успел ответить. Чёрные вороны взмыли в небо, а в чащобах леса появились они. Демоны из железных лесов.
Глава XII. Капкан
Глава XII.
1
Неделей ранее…
Язычники, иноверцы, предатели, еретики… Каких только не называли странных людей из чащ древних лесов, живущих поодаль от всякой цивилизации. За время непродолжительной службы в «Князе II», номер 120 и номер 123 усвоили это особенно хорошо.
Кир без конца повторял одни и те же слова: «Грязные ублюдки, верящие в ложных идолов». Эту мантру он повторял раз за разом, на сборах и утром и вечером, и перед, и после тренировок, и до, и во время штурмов. А ведь с их службы в этом дрянном отряде прошло всего-навсего две недели, но дерьма за шиворот им уже успели наложить по самые верха…
Стоя на широком, старом, заледенелом и промёрзшем плацу, 120 — высокорослый, широкоплечий, худощавый юноша, с глазами цвета льда, на чьём лице только-только проклёвывалась тщедушная бородка и 123 — беловолосый, с глупой стрижкой, похожей на штрих-код, не такой рослый (чуть ниже первого) и широкий в плечах, с кошачьими, ярко-жёлтыми глазами и с обезображенным шрамами и ожогами лицом. Правая его рука была закована в железный протез. Их лишили имён всего недавно, но казалось, будто прошла тысяча лет. Любое упоминание своего прошлого жёстко пресекалось. Сказал своё когда-то родное имя — и вот ты уже бежишь двенадцатый круг подряд, выплёвывая свои лёгкие. И это самое лёгкое наказание.
Поэтому, парни быстро приловчились называть друг друга кличками и номерами. 123
— Ну что, парни, завтра выходим на гнездо иноверцев, а? — хохотнул толстогубый, тучный юноша лет двадцати двух. Голова его была лысая, вся в уродливых змеистых шрамах и красотой он по натуре своей не отличался. Но, взамен на это, природа наградила его здоровенными руками, размером с огромные пороховые бочки и, будто сплавленным из стали, телом. Ростом он был почти два с половиной метра, и никто из отряда не хотел сталкиваться с этим отморозком, которого прозвали Башкой.
— Что за племя хоть? — кисло отозвался Однорукий, закуривая сигарету. Курил он давным-давно и даже долгое время был в завязке, но тяжёлый быт в «Князе» вынудил его снова взяться за старое.
Башка высморкался и обтёр руку о старую, треснувшую стену.
— Говорят, пойдём «Ягу» бить. Слышал, кучка этих придурков засела у восточных лесов, в 50-100 километрах от нашей базы. Кир вроде как уже заказал нам провизии, будем вылавливать сук.
Башка плюхнулся рядом с Одноруким и Доком, вырвав у первого сигарету.
— «Яга» … Какой кошмар, какой ужас… — простонал Однорукий. — Мы тут всего-навсего одну неделю, но такое ощущение, что прошли годы…
120 вдохнул морозного декабрьского воздуха и взглянул в безразличную небесную гладь.
— Сколько мы потеряли на прошлой вылазке? — спросил парень у Башки, который тёр друг о друга замерзающие руки.
— Двенадцать, что ли… — задумался здоровяк. — Да, помнится двенадцать. Троих ты вытащил, Хирург.
— А ведь это была всего-навсего мелкая группа, — добавил Однорукий, махая неработающей рукой туда-сюда. — Наш отряд и так поредел… Будем надеяться, отправят хотя бы человек сто.
— Не-е-ет, — махнул рукой Башка. — Игумен сказал, что тридцати-сорока хватит.
Однорукий схватился единственной рукой за голову и тихо взвыл.
— Сколько «Инквизиторов» нам выделят? — холодно спросил Док. — Десяток будет?
Башка ответил, что им повезло — руководство не поскупилось на двадцать «Железных». Что же касается язычников, то информации по этим ребятам нет абсолютно никакой: ни количества, ни вооружения… Хотя, в качестве оружия язычники почти всегда носят с собой зачарованный печатями и заговорами холодняк: мечи, тесаки, топоры, пики, колья, кинжалы, ножи, палицы, молоты… Больше всего Виктора беспокоило то, что они сами пойдут к язычникам в их логово… Да, у них будет какая-никакая защита, благодаря экзоскелетам, но кто сказал, что они [экзоскелеты] будут хорошего качества. Новичкам и сидельцам, вероятно, бросят остатки, списанные с производств по причине брака или чрезмерной эксплуатации…
— Барашки идут к волкам, — Однорукий сложил руку так, что она стала похожа на волка и заклацал его челюстью.
— Да не разгоняй ты, — Рука Башки чуть не сломала плечо Однорукому. — Мы справимся.
Новоиспечённый доктор нервно дёргал мелкие проростки бороды на лице. Ясное дело, что здоровяк — не тот человек, с кем можно говорить о стратегии или тактике. Хуже того, но даже его боевой беловолосый товарищ подался страху.
«Страх ранит глубже, чем меч, — подумалось парню. — Что правда, то правда».