Танец Грехов
Шрифт:
— Эй, эй! — Это был Однорукий, еле влачивший своё изнеможденное тело. Башка, судя по всему, тоже расправился, ведь громогласные удары стихли. — Ты там живой?! ВИТЯ!
Парень и не заметил, что лежит на снегу. Ручейки крови бежали по его чёрному плащу, сползая на белый ковёр из снега. Тонкие струйки чёрного дыма вздымались от его тела.
— Башка, БАШКА! — рявкнул беловолосый и здоровяк отозвался. Он вдруг заметил раненого товарища и нелепо побежал к нему, волоча за шкирку переломанное тело язычника.
— Он живой?
— Не знаю. Будем надеяться. Сука! Это же… Твою мать, твою
— Чего ты кричишь?
— Видишь? — Однорукий указал на торчащие стрелы. — Это не обычные стрелы, а пропитанные чёрным огнём… Они его плавят изнутри!
Бугай тяжело вздохнул и занёс молот над головой.
— Отойди, я окончу его мучения.
— С ума сошёл, придурок-переросток?! Лучше по сторонам смотри, как бы кто ещё не припёрся к нам на праздник… — Однорукий тяжело охнул и вспомнил, почему доселе валялся на снегу. Рану пусть и прижгли, но адскую боль она продолжала причинять.
— Мать вашу… Это говно нейтрализуется только положительной энергией… — взвыл Однорукий. — Сука! Как ж… Ладно!
Он приложил руки к стрелам и чуть не обжёгся. Перетерпев, он начал читать заклинание.
«Заклинания, ребятки, это вам не просто слова от балды, которые каким-то хреном заставляют этот мир плясать под вашу дудку. Тут дело другое — они помогают вам сконцентрироваться на том, что вы хотите сделать, направить ваше внимание в нужное русло. Читайте заклинания вдумчиво…»
— И пусть цветут травы, пусть небо гладью своей покоит буйный наш дух и сердца наши откроются, полюбив всякого ближнего своего…
Стрелы из чёрного постепенно окрасились в раскалённый белый цвет и в момент обратились серым.
Однорукий приложился к груди Виктора и выдохнул. Дышит, слава Богу.
— Хоть не сплавило тебя… А то стал бы гнездом, не дай Всевышний. А теперь, потерпи. Витя, слышишь? Всё хорошо, сейчас мы тебя подлатаем. Башка! Ты…
Когда Однорукий обернулся, ужас вцепился в горло холодными пальцами.
— Они… живые?
Иссиня-чёрными глазами на него смотрели только что убитые им же люди. Кажется, Однорукий понял, почему они зовут себя бессмертными…
2
Он открыл глаза от бьющего в лицо снега. Тот ворошил с туманного неба, в медленном танце оседая на земле. В голове царила странная, тяжёлая пустота. 120 было поднялся, но какая-то тяжелая рука прибила его обратно в промёрзшую землю. Парень болезненно простонал и с усилием перевернулся на бок. Так он увидел плотно стоящие друг к другу колонны тополей и берёз, уходящих рядами бесконечно далеко.
Виктор рефлекторно ощупал грудь, в особенности то место, где ещё недавно гурьбой торчали стрелы. Кто-то вытянул их и прижёг рану и, судя по всему, довольно неумело, неряшливо наложив бинты.
«Лучше уж так, чем мёртвым».
Витя пролежал так ещё несколько часов, время от времени проваливаясь в рваный, сбитый сон. Ему виделись чудаки в масках, татуированные люди и вороны, кружащие над его издыхающим телом. Видел он и беловолосого парня с кошачьими глазами, и огромного великана с боевым молотом наперевес. Они что-то говорили ему, махали руками и кричали, но их силуэты дрожали и расплывались, превращаясь в чёрные
— Однорукий… Башка… — бормотал он сам себе под нос и вдруг вскочил, быстро об этом пожалев. Боль стрелой пронзила грудь, корпус и ноги. — Точно…
Сжав зубы, он тяжело поднялся на дрожащие ноги. Видимо, десяток-другой мелких ударов по телу отозвались жуткой болью только сейчас. Зверев уже не раз успел пожалеть о том, что не выучился как следует укреплять собственное тело энергией. Вот такие мастера как Цезарь, наверняка могут выдержать не один десяток ударов даже самым мощным боевым молотом.
Вокруг было пусто. Ковёр снега, лежащий на срубленных и упавших деревьях, громады голых тополей и берёз, сливающихся в тёмный лабиринт. Но Витя чётко помнил, что только недавно он был в поле битвы. Летали головы, запах крови стоял в воздухе, и куча ворон кружили над ними. Так куда все подевались? И где его отряд?
«Вас в общем сотня человек и шесть групп по пятнадцать. Будьте добры, намотайте кишки язычников и принесите мне на ужин» — слова игумена эхом разносились в голове Виктора Зверева, пока тот, хромая со скоростью подстреленной улитки, шёл куда глаза глядят.
«Сотня человек. Наш отряд перебили почти что сразу… Интересно, что до остальных? А сколько было этих ряженных ублюдков?».
Ему не встречалось никаких знакомых мест. Он брёл почти что в полной темноте и из-за каждого угла ему чудились демоны, язычники или, на худой конец, волки с медведями. Но рассвет прорезал ночное небо и скоро стало совсем светло. Взлохмаченные волосы пропитались кровью, которая успела засохнуть, пальцы на руках стёрлись, мозоли на ладонях вздулись и лопнули, оставив за собой оголённые ранки. Вдобавок, задувал холодный, злой зимний ветер, змеёй ползущий под разорванный, утепленный военный комбинезон Святой Инквизиции. Пальцы скоро стали напоминать крабовый панцирь.
Попытка разогреть руки энергией не возымели успеха. Как парнишка не старался, он даже не мог спалить крохотную снежинку, упавшую ему на ладонь. Он только отморозил себе руки и, тихо выругавшись, побрёл дальше.
«Только бы дойти… Только бы выйти из этого злосчастного леса… Я ведь не могу умереть вот здесь? — Он обернул взгляд к прорывающимся лазуритом небу. — Не могу ведь?»
Но лес продолжал уводить его глубже в свои лабиринты. Виктор не раз слышал вой и хруст сухих веток. Слёзы сами катились с его глаз и тут же замерзали, хотя плакать он и не думал. Дрожа всем телом, он, наконец, остановился и присел у скрюченной в три узла берёзы. Она была старой, сухой и почти что ломилась под собственным весом.
— К чёрту всё это дело… Я уже никуда не уйду. — Мороз впился в его горячее тело холодными пальцами. Парень дрожал и тщетно пытался согреть себя дыханием.
Скоро глаза его стали слипаться, а мёрзлая земля показалась самым тёплым на свете одеялом. Проваливаясь в свой последний сон, Виктор Зверев видел свою семью: отца, с его шикарными бакенбардами и гордой осанкой, разодетого в богатый костюм, скромную мать, с каштановыми, вихрящимися волосами, с бледным, послушным лицом и, конечно, маленькую сестрёнку. Она улыбалась и прыгала вокруг своих родителей , пока те протягивали ему свои руки.