Танец мертвецов

К тому времени, как он выехал на объездную дорогу вокруг Бостона и повернул на север, на трассе не осталось никого. Но радио по-прежнему работало, и хотя по большей части оно ловило статический шум, время от времени раздавался чей-нибудь голос — зачастую это было неразборчивое бормотание, крики или фанатичные молитвы, но пару раз удалось поймать вполне связный выпуск новостей, в котором рассказывалось о тех невероятных вещах, что происходили вдоль побережий всего мира: о поднимающихся из глубин горах плоти высотою в несколько миль и приливных волнах и цунами, за считанные минуты смывающих с лица Земли крупные города. Нью-Йорк, Филадельфия, Балтимор и Вашингтон перестали существовать. Небо над головой казалось затянутым тучами, но он чувствовал в воздухе запах нефти и дыма и знал, что это горит Бостон.

Север. Вообще-то ему некуда было ехать, но он продолжал двигаться на север, и все из-за электронного письма, полученного

Последний раз он виделся с Робертом Тиллингастом еще в колледже, почти тридцать лет назад, но Тиллингаст прав: это время ничем не хуже любого другого, потому что для Эрика Шоу время — как и вся его жизнь — закончилось в тот день, когда его жена и две дочери отправились в Нью-Йорк на шоу и оказались там в тот самый момент, когда уродливая бесформенная тварь, состоящая, казалось, из смятых в один ком дюжин голубых китов и добавленных к ним для ровного счета нескольких гигантских кальмаров, восстала из Гудзона и поползла по Бродвею, размахивая щупальцами, как плетьми, и снося здания, и так до тех пор, пока вся нижняя и средняя часть Манхэттена не стала похожей на «один громадный пирокластический поток» — так сказал корреспондент какой-то газеты, который с вертолета снимал все происходящее, прежде чем что-то вдруг схватило его и унесло прочь, как муху, попавшуюся на язык лягушке.

На покинутой всеми стоянке у трассы I-95 в Коннектикуте, в помещении «Макдональдса», где ему удалось перекусить холодным гамбургером, он включил лаптоп, зашел в Интернет и снова увидел эти кадры.

Тогда сеть еще работала, как ни странно. Но это было много часов назад. Теперь она тоже перестала существовать. В изменчивом мире несколько часов — это вечность. Но ему не нужна сеть со всеми ее безумными предположениями о природе и причинах всемирной катастрофы, положившей конец правлению человечества на Земле. Он и без того их знает. И Роберт Тиллингаст знает. Это их секрет.

Их маленький грязный секрет, потому что они, возможно — только возможно! — имеют отношение к тому, что произошло.

Так что теперь ему оставалось только вести машину. Когда он доехал до участка, где трасса 95 пересекала узкую полосу Нью-Гемпшира, уже начало темнеть, на землю опустился густой туман. Он все еще был недалеко, опасно недалеко от побережья, когда услышал оглушительный рев, подобный звуку тысячи сирен, и нечто, больше всего похожее на сороконожку размером с «Куин Мэри», с ногами толстыми, как телефонный столб, выползло из рощи справа от него и протоп-топ-топало спереди и сзади от машины, дробя дорожное покрытие в щебенку; черная тень твари прошла над ним, и лишь благодаря какому-то темному чуду он уцелел. Это не было сном, не было вызванной усталостью или горем галлюцинацией, нет, тварь существовала на самом деле. В следующую минуту он снова остался один, отчаянно пытаясь при свете фар проехать по тем фрагментам дороги, которые были повреждены не так сильно, пока наконец не выбрался на более-менее целый участок трассы. Рев слышался снова и снова, из-за деревьев со стороны океана появилось еще несколько тварей, и он, добравшись до твердого гладкого асфальта, прибавил скорости. В детстве и позже, уже в подростковом возрасте, Мэн казался ему волшебной страной, куда его семья каждое лето приезжала на целый месяц, домом вдали от дома, где у него были друзья и где он впервые назначил свидание девушке.

Он начал узнавать придорожные знаки: Киттери, Йорк, Портленд, Ярмут, Бат. Здесь ему пришлось свернуть с I-95 на более извилистую сельскую дорогу 1, идущую вдоль побережья. Чертовски близко к воде. Господи, ну почему бы этому Роберту Тиллингасту не жить где-нибудь в Канзасе? Он прекрасно знал, почему. Это их маленький секрет, связанный с тем, что сейчас происходит в мире, но едва ли имеющий отношение к богу.

Так он в конце концов доехал до тех мест, где в юности проводил каникулы, и пробрался через наполовину разрушенный, все еще дымящийся Рокленд, встретив на своем пути дюжину мужчин и женщин, которые выскакивали из темноты, закутанные в белые развевающиеся лохмотья, как персонажи какого-нибудь фильма о мумиях, и с воплями и бормотанием скреблись в окна его машины. После этого краткого столкновения с массовым безумием и медленной поездки по опустевшему, но все еще живописному Кэмдену — да, там была библиотека, ресторан, тот книжный магазин с завышенными ценами, шхуны в бухте; в этом месте он знал каждый кирпич, и за двадцать лет тут ничего не изменилось, если не считать, конечно, того, что миру вот-вот придет конец, — после всего этого, не имея, увы, времени на ностальгию, Эрик Шоу, скорбящий отец, овдовевший каких-нибудь сорок восемь часов назад, наконец прибыл по полученному адресу и оказался перед одним из тех огромных викторианских строений, где готика мешалась с нелепой пышностью, мимо которых он так часто проезжал в прошлом; в наши дни такие дома обычно делят на квартиры или превращают в курортные отели, но этот особняк был исключением, потому что семья Тиллингастов всегда была невообразимо, сказочно богата.

После еще нескольких заминок, которые вполне соответствовали зловещей атмосфере, — он постоял на пещерообразной веранде, вглядываясь в сгустившуюся над отлогой лужайкой черноту, сквозь которую цепочками плыли гигантские светящиеся пятна, похожие на поднимающихся из вод залива Пенобскот бумажные фонари, — после того, как он вошел в темный дом через оказавшуюся незапертой дверь, поднялся по лестнице, издававшей странные скрипы, часть которых наводила на мысль о хрипах или приглушенном лае, на верхнем этаже, в залитой светом комнате он нашел своего старого «друга» Тиллингаста; тот сидел перед огромным телевизором с плоским экраном с пультом в руке и с истерическим смехом переключал каналы.

Эрик замер в дверном проеме, не в силах пошевелиться от изумления, в голове пронеслось: «Ну да, почему нет? Миллионы людей погибли, а я рисковал своей жизнью и проехал сотни миль для того, чтобы смотреть телевизор вместе с чокнутым парнем, который мне даже не нравится».

Но он все же опустился на софу рядом с Тиллингастом, как тот и хотел, потому что у них был маленький секрет.

Эрик смотрел на костлявого горбоносого мужчину, наполовину облысевшего, с растрепанными остатками волос, почти ничем не напоминающего того восхитительного, властного и немного пугающего Роберта Тиллингаста, с которым он познакомился, когда ему самому было восемнадцать, а Тиллингасту — двадцать; но тут Тиллингаст протянул руку, схватил его за загривок, словно кота, повернул его голову к экрану и сказал:

— Будь хорошим мальчиком и смотри сюда.

В прошлом Тиллингаст постоянно так поступал, потому что он был выше, мог дотянуться дальше и обладал большей силой. Он обращался с Эриком как с ребенком, называл его своим «хорошим мальчиком» и был из тех людей — и сейчас остался, судя по всему, — которые не принимают ответа «нет».

— Посмотри на это, — сказал Тиллингаст, хватая пульт и переключая каналы. Очевидно, передачи шли не в прямом эфире, потому что прямой эфир больше был невозможен. Это была запись, сделанная с кабельного телевидения в последние несколько дней.

Он увидел религиозные церемонии, проводившиеся по всему миру; процессия со свечами взбиралась по склону какой-то горы в Андах, огромные толпы облаченных в шафрановые рясы монахов били поклоны перед пагодой в Таиланде, еще одно шествие при свете свечей где-то на Среднем Западе, но на этот раз люди размахивали американскими флагами и распятиями, а громкоговорители разносили выкрикиваемые проповедниками проклятия. А потом Тиллингаст снова нажал на кнопку и сказал: «Вот это мне нравится».

Площадь Святого Петра, Рим. Ночь. Огни прожекторов. Сцена меняется: в огромной базилике сам Папа служит мессу в окружении дюжин кардиналов. Сцена меняется: снаружи, на площади, плотная толпа (тысячи свечей, их огоньки похожи на порхающих светлячков). Его Святейшество и кардиналы возвышаются над столпившимися людьми, изображение передается на два гигантских экрана, предназначенных для тех, кому не хватило места в базилике. Папа поднимает руки и взывает к Господу, умоляя спасти верных в это время великих испытаний, он обращается к собравшимся с призывом уверовать в Христа и обрести надежду на будущее в писаниях, но к этому времени собравшимся уже нет до него дела, потому что площадь Святого Петра охвачена дикой паникой, там начинается давка, когда нечто черное, маслянистое, большое спускается с неба, расплывается по залитому светом куполу, как огромное пульсирующее пятно, и скользит к стоящей внизу толпе.

— Шогготы, — Роберт Тиллингаст издал тихий смешок. — В Риме идет дождь из шогготов. В Откровении об этом ничего не сказано, насколько я помню.

Он плевком выразил отвращение и презрение.

Эрик не знал, что сказать в ответ. Он устал, вымотался, был сбит с толку. На мгновение ему показалось, что это не он, а кто-то другой его голосом спросил:

— А что в Мекке?

— Примерно то же самое, — был ответ. — На самом деле, этого никто не знает. Мекки больше нет.

Картинка сменилась, теперь на экране шла запись, сделанная ВМФ США: из южных вод Тихого океана поднимался потерянный остров Р'Лайх. Из расщелин между невероятными углами зданий, на которых невозможно было сфокусировать взгляд, вырывался странный зеленый дым, за которым, извиваясь и корчась, вставала неясная массивная тень, выступая из дыма смутными очертаниями покатых плеч, затем распахнулись широкие крылья и изображение исчезло, а Роберт Тиллингаст голосом поросенка Порки прокудахтал: