Танец мотылька
Шрифт:
Тапочки шуршат по полу, она подходит ближе. Я вдруг вспоминаю о самом важном. Вскидываю голову:
– Моим родным позвонили? И где мои вещи? Мне нужен телефон!
– Если помнишь номер, могу дать свой мобильник. А вот, сообщали ли твоим родным, я не знаю. Вчера на дежурстве Лиза была. Но вряд ли она успела. Тут же тако-о-е творилось.
Шмыгаю носом и растираю слезы по лицу, больно зацепляю пластырь на щеке.
– Ой, погоди! – Марина пропадает за дверями и через минуту возвращается. В руках баночки, коробочка и телефон.
Я сажусь на кровать и складываю ноги по-турецки. И чего
Медсестра присаживается рядом, аккуратно снимает пластыри с моего лица и обрабатывает раны. От нее несет приторным ванилином или шоколадом. Я непроизвольно шиплю через зубы, когда рану щипает от спирта. Марина легонько дует. Дыхание у нее не сладкое, видимо, это духи так пахнут.
– Спасибо, – шепчу я.
– Пластыри не нужны, раны стянулись уже. Если будешь вести себя смирно, на воздухе они заживут быстрее и не разойдутся. Это всего лишь царапины. Вот здесь, – показывает на лоб, – парочка швов, а так – везунчик ты. Мужа жалко, но радуйся, что вообще выжил. Или ты не рада? По тебе не скажешь, что…
– Счастлива, – дерзко испускаю я и боюсь, что переборщила с сарказмом. – Конечно, я рада, – поправляюсь голосом помягче.
– Ничего, Вера Васильевна поможет со стрессом справиться. Организм у тебя крепкий – быстро восстановилась. Теперь, главное, психологически удержись и будешь через неделю в строю.
Даже мама всегда говорила, что на мне, как на собаке все срастается, и почти не оставляет следов. Я росла очень активным ребенком, но повезло выйти из детского возраста без единого рубца на лице. Хотя нос разбивала неоднократно. Да, везунчик я, ничего не скажешь.
Усмехнулась. Только вот новая горечь подступила к горлу: смогу ли танцевать со шрамами на лице? Разве что в массовке.
– Марин, у тебя есть зеркало? Я не нашла нигде, даже в туалете нету.
– Зуев, после одного случая, убрал все зеркала в отделении. Еще года три назад. Девушка после аварии увидела свое отражение и разбитым стеклом порезала себе вены. Дурочка! Да и еще ночью. Повезло, что медсестре в туалет приспичило. А так бы тихо истекла кровью до утра. Ты, я надеюсь, ничего такого не вытворишь? – медсестра, подмигнув, протянула мне телефон с включенной фронтальной камерой.
Да, выгляжу чудно. Не скажу, что слишком уж плохо, но от увиденного хотелось смеяться и плакать.
На щеке длинный шрам в десятки швов, почти до самого уха. Ничего себе царапина! Может не глубокая рана? Правой брови можно сказать нет, там порез в три шва. Глаз заплыл кровью. Тут вспомнился фильм про терминатора. А волосы… ох, кажется придется обрезать мою некогда пышную шевелюру. Часть свалялась, скорее всего, от огня, остальные спутались и скомкались. Теперь от медного цвета остался только оттенок, волосы больше напоминали накинутую на голову грязную бурую тряпку.
– Держи, – Марина тычет в меня расческой.
Какая хорошая девушка, надо будет подружится с ней. Я выхваливаю орудие и, распутав косу, принимаюсь неистово шматать слипшиеся пейсы.
– Как они совсем не сгорели? – бормочу
Марина хихикает.
– Ты бы все равно смотрелась отлично, даже лысая.
Это комплимент? Приятно. Но я привыкшая. Меня всегда называют красавицей, даже если совсем другое говорят за спиной завистницы. В семье была примером подражания: особенно для двоюродных сестер. Брат вечно хвастался красоткой-сестрой перед друзьями, что мне тоже льстило. Точно! Вот ему и позвоню. Не хочу волновать родителей, пусть лучше он сообщит, что случилось.
Закончив с расчесыванием, снова гляжу в зеркало камеры. Обгоревший край на лбу торчит ежиком, кажется, что неуклюжий парикмахер отчекрыжил лишнего. Марина прыскает:
– Ну, главное, что ты живая. А волосы отрастут.
– Это точно, – соглашаюсь я, заплетая косу, тщетно приглаживая «челку».
Марина достает из кармана халата небольшую резинку и протягивает мне. Мне она однозначно нравится. Я как-то не особо люблю женскую дружбу, но вот сейчас общение и внимание было к стати. А не люблю потому, что знакомые девушки у меня только среди танцовщиц, а они все – конкурентки.
Телефон упорно гудит. Никто не отвечает. Когда зуммер доходит до минуты, слышится синтетический женский голос: «Номер не существует».
Три, пятнадцать – это я…
Не может быть, чтобы не правильно, я его среди ночи вспомню. Артем все сделал, чтобы я не ошиблась. Улыбаюсь, перебираю заново, может я где-то не то нажала. Эти тачэкраны – настоящее неудобство, особенно если у тебя маникюр.
Осматриваю свои пальцы: какой там маникюр? Оборванные, сломанные, местами сколотые ногти, кутикулы воспаленные – настоящее бедствие.
Три, пятнадцать – это я…
Шесть, ноль, восемь – это ты…
Гудки упираются в перепонки, словно настойчивый звон в пустой квартире, и отдаются вибрацией в затылке. По спине вниз медленно крадется тягучее предчувствие. Я жду. Жду и верю, что он ответит. Но второй, а затем и третий, раз на другом конце линии я слышу тот же ответ: «Номер не существует…»
Смахиваю новых мурашек: встряхиваю плечами. Лихорадочно вспоминаю папин или мамин телефон. Мамин получилось вырыть из головы только частично: последние цифры остались под вопросом. Скриплю зубами. Папин не помню даже близко. Прав был Артем, когда говорил, что в наше время попасть в беду и не дозвониться до родных – элементарно. Ну, вот скажите, кто сейчас помнит телефон близких или друзей? На память. Кто сейчас помнит хоть номер своего мужа?
Эта мысль вызывает бурную реакцию моего тела: ток в пальцах и спазм в груди.
Надо поскорее с этим разобраться. Если я и выйду замуж, то это будет не просто любовь, а что-то запредельное. Так как чувства для меня не столь важны, как карьера танцовщицы. Я наметила на место примы, не меньше. Нужно будет: под нож лягу и сделаю пластическую операцию. Никакие шрамы, а, тем более, ошибочные замужества мне не помешают.
Так вот, о чем я? О номерах и телефонах. Век смартфонов и айподов, соцсетей и вай-фай. Зачем что-то запоминать, если всемирная сеть, которая все знает, всегда под рукой?