Танец мотыльков над сухой землей
Шрифт:
— Ничего подобного! — сказала Люся. — Я вас обязательно поздравлю и что-нибудь подарю! Что вам купить, только честно? Коробку конфет? Или большой торт? Или большую хорошую палку колбасы?
— Нет, если можно, пару плиток шоколада.
— И я купила ей ТРИ плитки шоколада, — сказала Люся. — Пришла и принесла. А она такая молодец, ни одной морщинки, легкий румянец играет на щеках, причесочка — а-ля двадцатые годы, грациозно ходит по квартире, пританцовывая, что-то напевает, все у нее старинное, и повсюду фантики от шоколадных конфет.
— Зачем ты отдаешь нам деньги, зачем? — недовольно говорила Люся. — Ты наша дочь, ты нас должна обдирать!
Яков Аким:
— Я был в издательстве «Детская литература», и там такое запустение, как будто бы морили тараканов…
На книжном фестивале один французский издатель, выступая перед первоклассниками, на протяжении сорока минут рассказывал о своих занудных издательских проблемах, конфликтах с начальством, каких-то организационных обломах, финансовых неурядицах и пр. Да еще с последовательным переводом.
— Он что, не понял, что перед ним дети? — удивлялся Леня. — Наверное, подумал, что это взрослые русские так выглядят!..
— Я ел вишни и задумался о смерти, — сказал Леня. — Во вкусе вишни есть ощущение быстротечности жизни.
У нищего на картонке написано:
«Подайте в честь осеннего равноденствия!»
Коваль очень гордился своим неологизмом.
Это был глагол — «олордел».
«Мы с Юрой Ковалем облюбовали кафе у Никитских ворот, у церкви, где венчался Пушкин, на открытом воздухе, там ветерок обвевает, — рассказывал Леонид Сергеев. — Сидим, вдруг из ЦДЛ идет молодой человек — увидел Коваля:
— Ой, вы такой писатель — настоящий, скажите, как писать?
— Я тебе сейчас открою секрет, — сказал Коваль. — Иди, бери по сто грамм.
Тот взял, сел с нами. Коваль выпил, закурил и говорит:
— Писать надо о том, где сейчас находится твоя душа. Душа ведь не с нами обычно, а где-то еще. Вот об этом и надо писать.
Тот пожал ему руку, поблагодарил и отправился дальше, по своим делам».
— Пишите о вечном вечными словами, — советовал Коваль.
— Чудовищно усатый рассказ, — он говорил кому-то неодобрительно.
Еще он говорил:
— В этой вещи есть привет, который некому передать…
Видимо, у меня раньше было здоровье очень слабое. Вот запись в дневнике 2 октября 1995 года:
«Начала роман „Гений безответной любви“. Написала одну страницу и потеряла сознание».
Когда я завершила «Гения…», вложив туда все горести-печали своей жизни, и отдала его на прочтение в издательство «Лимбус-пресс», редактор ответил, что не может напечатать мою вещь, поскольку у них нет для меня юмористической серии.
— Так давайте я лягу в основу! — воскликнула я. — Ляжете, ляжете, — мне ответили.
Но больше не позвонили.
Зашли с Бородицкой подкрепиться в ЦДЛ. За соседним столом сидят две прекрасные блондинки. В буфете появляются Бахнов и Калашников, нежно приветствуют блондинок, берут кофе, коньячок и садятся к нам за столик.
Мы страшно обрадовались, но все-таки спросили, почему они сели именно к нам?
— Из политических соображений, — серьезно ответил Калашников. — Потому что Бородицкая похожа на Анджелу Дэвис. А Москвина — на Долорес Ибаррури.
— Это у тебя сага, а не роман, — сказала Дина Рубина, прочитав «Гения безответной любви». — Движение цыганского табора в неизвестном направлении. Куча народу скачет верхом и катится в кибитках, взметая столбы пыли. Только иногда кто-то отлучается, чтобы украсть коня…
Дина уговорила екатеринбургское издательство «У-Фактория» напечатать «Гения…». Но рассеянный Тишков отправил им не последний, шестой, вариант романа, как мы условились, а второй.
Голый, мокрый, взъерошенный, в мыле — «Гений безответной любви» выскочил из дома и буквально был высечен на граните.
— Неужели там всенаписано, что я написала? — я просто боялась заглянуть в книгу.
— Да-да, — отвечал Тишков. — Что ты написала, то там теперь и написано.
Лев Рубинштейн:
— Прочитал ваш роман. Мне понравилось.
— Не может быть! — говорю. — Неужели прочитали?
— Не верите? Там про одну любвеобильную тетку!..
Игорь Иртеньев:
— Поди сюда, душа моя!.. Взял в поезд и прочитал. Порою в голос смеялся. Ни разу не всплакнул, врать не стану. Но в нескольких местах взгрустнулось…
— Ну, такая героиня — законченная идиотка! — сказал одобрительно Игорь Губерман. — Даже порой веришь в искренность того, что эта черта в полной мере присуща самому автору.
Леня и два его брата — старший Валера и средний Евгений — родились в уральском рабочем поселке Нижние Серги Свердловской области в семье учителя Александра Ивановича Тишкова.
У них была своя корова, надо чистить коровник. Отец Александр Иванович, бывало, скажет Валере:
— Иди коровник чистить.
А тот под любым предлогом отлынивал.
Александр Иванович — в сердцах:
— Как ты жить-то будешь, вырастешь, коровник вычистить не сумеешь!
Валера отвечал: