Танец на осколках души
Шрифт:
— Это ты?! Не может быть… А, хотя… какого ещё подарка можно было ожидать от ангела смерти?
— О чёт ты говоришь, Анхель? — напряглась я. — С этим щенком что-то не так?
— А ангел смерти тебе ничего не сказал? Если так, то и я говорить не буду. Я не тот, кто должен тебе об этом рассказывать. А ты скоро проснёшься, — вновь, перевёл свой взгляд на Ренэтуса падший ангел. — Если уже не проснулся. А тебе я могу сказать, лишь, одно, Милена. Постарайся, чтобы этого щенка видело, как можно меньше глаз.
— Но, почему?
— Ангел смерти ответит тебе на этот вопрос. Или он сам, — кивнул он на Ренэтуса. —
У меня было к Анхелю много вопросов по поводу Ренэтуса, его слов о нём, но… я знала, что падший мне не ответит. А ответит ли Самаэль?
Древко косы, предупреждающе, нагрелось. Она тоже знала, что мы сейчас будем убивать. Она знала и жаждала этого. А мне, как и в самом начале, было всё равно… Ни желания, ни отторжения… Совсем не вязалось с тем сильным эмоциональным удивлением, которое я испытала по поводу слов Анхеля о Ренэтусе. Как можно, одновременно, находиться в двух таких разных состояниях — равнодушия и изумления? Быть равнодушной к убийству, но удивиться странностям щенка адской гончей? Хотя, надо ли об этом задумываться? Думаю, что нет. Самокопание ни к каким положительным выводам привести не могло.
— Ты, точно, уверен, что этого хочешь? — всё-таки, спросила я Анхеля, подойдя к нему.
— Да, уверен. А ты, до сих пор, сомневаешься, можешь ли ты это сделать? Ищешь причины, чтобы не совершать мою смерть?
— Нет, ничего такого. Я не сомневаюсь и не боюсь. Я, вообще, ничего не чувствую по этому поводу. Просто… это, немного, странно.
— Что именно?
— Ты хочешь умереть, а я — нет. Это и странно. Я хочу жить, несмотря ни на что. Несмотря на то, что у меня никого не осталось. Несмотря на то, что я постоянно нахожусь на самой границе безумия. И даже несмотря на своё, практически, рабское положение. А сейчас… я даже никаких эмоций не ощущаю по отношении к, по сути, чему-то ужасному. И, тем не менее, у меня нет желания умирать.
— А, ведь, тогда, когда я давал тебя почувствовать, как я живу, перед заключением договора, ты сказала, что понимаешь меня. А теперь… ты, настолько, сильно изменилась.
— Мне пришлось измениться. И — да, тогда я тебя понимала. Понимала, как ни странно, потому, что не была такой же, как ты. Наверное, человеческое сердце просто умеет сострадать. У меня же… его не осталось. А если и осталось, то сострадать оно уже не в состоянии.
— А ты мне нравилась, Милена. Нравилась именно своей человечностью. Своей бесшабашностью, где-то наивностью… Сейчас… всё это исчезло.
— Осуждаешь?
— Нет. Останься ты такой же, ты не выжила бы здесь. Но, тем не менее, к тебе не получается испытывать те же чувства, что тогда, когда ты была Миленой Бэлоу.
— Да? Сочувствую. Но, помочь ничем не могу. Точнее, могу помочь только в одном, — я занесла косу для удара. — В исполнении твоего желания.
— Прощай, Милена. Надеюсь, что я смогу вымолить прощение у Шисуны, когда встречусь с ней.
— Не стоит произносить пустые красивые слова, Анхель. Я прекрасно знаю, что бессмертные создания, когда умирают, просто исчезают. Без всякой там загробной жизни. Так что, Шисуну ты не встретишь. А вот, проклятье марионеток и кукловодов, вполне возможно, исчезнет вместе с твоей смертью.
Я сама не совсем поняла, как у меня получился такой сильный удар, что тело падшего ангела, буквально, развалилось пополам, брызнув на меня потоком крови. Видимо, моими руками управляла сама коса.
«Ну, ведь, что-то же должно дрогнуть внутри! Разве, нет?» — в полнейшей тишине смотрела я на то, что осталось от Анхеля. Но… ничего. Абсолютно. Я вспомнила слова Лекса, которые он произнёс в самом начале нашего знакомства: «Для меня, что разбить тарелку, что сломать шею — одно и то же. Осколки фарфора или изуродованный труп… я не вижу никакой разницы». Тогда, я была в ужасе от этих слов. Теперь же, я вела себя точно так же. Ничего не ощущала. Будь передо мной сейчас осколки посуды, я бы чувствовала, точь-в-точь, то же самое.
Ещё через несколько секунд останки Анхеля обратились в груду серого пепла. Только кровь на моей одежде и теле могла подтвердить, что падший ангел, на самом деле, существовал.
«Интересно, а почему кровь также не исчезает? — задумчивым взглядом окинула я свои испачканные руки. — Должна, по идее…».
Ренэтус, подошедший ко мне, нерешительно гавкнул, словно, привлекая моё внимание.
— Ну, что? Не можешь мне телепатически объяснить, что о тебе говорил Анхель? — поинтересовалась я у адской гончей, погладив её по голове. — Что же он в тебе любопытного-то увидел? — в ответ, Ренэтус, лишь, вильнул хвостом. — Впрочем, не важно. Пока, по крайней мере. Пошли отсюда.
Взяв косу, которая, судя по ощущениям, была сытой и довольной, поудобнее, я пошла из зала. Ренэтус последовал за мной. Но, уже на выходе, что-то заставило меня обернуться… Я обернулась и посмотрела на то место, где лежал пепел — всё, что осталось от Анхеля. На том месте стояла красивая девушка, в простом белом платье. «Откуда она здесь взялась?» — удивилась я. А девушка присела на корточки, взяла в ладонь горсть пепла… посмотрела на меня…
— Спасибо, что исполнила его желание, — тихим голосом, не громче шелеста листьев, произнесла она. — Он достаточно выстрадал за свою жизнь. Я его прощаю.
— Ты…
— Шисуна. И ты была права — проклятье кукловодов и марионеток исчезло вместе с ним. Больше никогда люди со сверх способностями не будут связаны друг с другом против своей воли. Эта история закончилась навсегда.
Сразу, после этих слов, девушка исчезла, как будто её и не было.
Глава 46
Глава 46.
«Что это сейчас было? Человеческая душа? Душа Шисуны? Невозможно! Не в мире демонов!». Но, но ответить на все эти вопросы было некому. Похоже, что эта загадка — появление Шисуны в Аду — так и останется неразгаданной.
— Госпожа Милена, — в зале появился Драйк, мельком взглянул на пепел, усмехнулся и продолжил. — К вам пришёл ваш отец.
— Отец?
Я, сразу же, забыла и об Адалиссе и о Шисуне. В мыслях остался только отец. В отличие от падшего, он вызывал во мне эмоции… И это было плохо. Хотелось побежать к нему, броситься на шею, как маленькой девочке. Но, потеплевший, всего лишь, от одних фантазий, ошейник, словно, вылил на меня ушат холодной воды. Приказ Люцифера, как стена, вырос между мной и моим отцом.