Танец огня
Шрифт:
Ламон не смотрел на подданных, будто сейчас находился один на один со своим генералом. Пол всё продолжал дрожать и пульсировать. Многочисленные зеркала и стёкла пошли опасными трещинами. Тем не менее, король не был в ярости, не был зол. Сейчас, глядя на него, Трин будто видела себя со стороны. Разочарование. Горечь предательства. Это читалось на лице Ламона. Это то, что чувствовала и она, когда узнала правду.
А затем сменилось брезгливостью, когда Синхелм протянул руку, будто и в самом деле мог коснуться венценосного гостя. Ламон знал… Знал, когда отправлялся сюда из Деспина.
— Остался ли кто-то в этом мире, кого ты не предал, Фемир?
— Мой король… Это всё ложь! Происки врагов…
Ламон резко поднял руку, обрывая слова генерала. На этот же жест прибыли и стражи, поджидавшие распоряжения короля.
— Я дарую тебе посмертное помилование, мятежная душа, — произнёс правитель, глядя теперь на молчавшего Райана. — Поскольку предстоит тебе увидеть последний рассвет, милостью своей, озвучиваю повеление немедля.
Ламон гордо поднял голову, и тёмная корона блеснула в его волосах.
— Пред всеми присутствующими в зале, и ставшими невольными свидетелями. Повелеваю! Даровать посмертное оправдание Райану Дэнвею, сыну Аркела Дэнвея, ранее обвиняемого в убийстве Ариса Бранта. Повелеваю! Считать Трин Синхелм, ныне — Трин Рэйван — кровной дочерью Райана Дэнвея, с полноправной претензией на наследование рода и земель Томарина. Повелеваю! На основании личного признания Фемира Синхелма и соучастии Фергаса Эрвига в совершённом убийстве — заключить обоих под стражу, для окончательного вынесения приговора в Деспине.
— Мой король! — снова воззвал к нему Синхелм, падая на колени. — Мой король! После стольких лет… После стольких лет верной службы… Я ведь сделал это для своего народа! Я всё сделал верно… Мой король…
— Твой король ведь так глуп, — губы Ламона презрительно изогнулись, когда снова посмотрел на бледного как снег подданного. — Потому ты будешь осуждён перед народом Камеладера. На главной площади Деспина. Как безродный смертный. Лишённый всех званий и титулов. Как предатель и убийца. И твой жалкий сообщник разделит эту участь.
Король едва глянул на бывшего декана боевого факультета Арда, пытавшегося освободиться от уводивших его стражей. Фергас всё выкрикивал проклятия в адрес Синхелма, тщетно силясь разглядеть его за рядом гостей. Никто не посмел прервать короля или обернуться вслед за пленниками, выведенными из зала. Сплетни, слухи, невероятные новости ещё долго будут греметь над королевством. Но сейчас каждый из присутствующих гостей молчал.
Глядя, как рассвет окрасил горизонт алыми красками, Ламон обернулся, обращаясь к Трин.
— Я — Ламон Великолепный, благословением светлейшей Лейны — король Камеладера, принимаю благодарность Трин Рэйван за бесконечную доброту и мудрость принятого мною решения. И моим величайшим благословением позволяю проститься с отцом.
В этот раз в голосе правителя не было ни привычного пафоса, ни негодования. Пусть и говорил, как обычно, занимаясь самохвальством, но она прекрасно поняла, какие чувства на самом деле хотел передать. И была бесконечно благодарна.
Рука Кристиана разжалась
— Прощай, друг мой, — тихо проговорил Деверукс, стоя рядом с внуком. — Прощай…
Слыша его голос, Кристиан понимал, что сердце сжималось, а глаза увлажнялись, словно у мальчишки, которым был когда-то. Он шумно вздохнул, веля себе обратиться камнем. И тогда ощутил, как рука Деверукса опустилась на его плечо. Без слов, даже не глядя на внука, оставляя ему чувства, что испытывал.
Трин приблизилась к отцу, боясь коснуться его и разрушить хрупкую оболочку умая, покрытую сверкающими трещинами. Глядела на него огромными глазами, полными слёз, понимая, что ни единого слова не могла произнести. Райан сам протянул руку и прижал ладонь к её щеке. Улыбнулся. Как всегда. Улыбнулся, позволяя дочери запомнить его именно таким.
— Моя Трин… — звучал дорогой голос, проникая в самое сердце. — Моя дорогая Трин…
Золотом вспыхивали окна, под первыми лучами подымавшегося солнца. И птицы в саду своей песней приветствовали новый день. Новый рассвет. Коснулся он своей благодатью и умая, развеивая остатки тьмы разорванного заклинания. Оболочка опадала прахом, осыпалась под руками Трин, поддавшейся порыву и обнявшей отца. Заключая её в сверкающие объятия, душа освобождалась, являя свой истинный облик.
Стирались кровь и пепел, стирались раны, наполняя тело Райана лёгкостью и светом. Трин смотрела на лицо отца, впервые видя его таким — свободным от гари и ссадин. Смотрела и пыталась запомнить каждую черту. Плакала, не желала, но и не могла остановить потока слёз. Пусть. Это неважно сейчас.
— В день, когда ты родилась, цвели яльмары. Я помню этот день. Помню, как впервые взял тебя на руки. Помню каждый миг. И я благодарен богам за счастье узнать, какой прекрасной женщиной ты стала. Ты всегда была нашей радостью. Нашим сердцем, — Райан с нежностью обтёр её щёки. — Скоро яльмары зацветут вновь, Трин. Это будет твой истинный день рождения. Я надеюсь, что в этот день ты вернёшься в Томарин. Ты и Кристиан.
— Я клянусь тебе, что так и будет. Я сделаю это. Клянусь…
— Я люблю тебя, — вновь улыбнулся Райан, чувствуя, что миг прощания настал.
— Я люблю тебя… — эхом повторила Трин, глядя, как всё ярче охватывало свечение силуэт отца.
Райан склонился к ней, и коснулся губами лба, затем тая в первых лучах солнца, и исчезая.
— Моя Трин… — донеслись до неё последние слова.
Когда Кристиан подошёл к ней и обнял за плечи, Трин вздрогнула, будто очнувшись. Прекрасно зная, что жена чувствовала сейчас — держал крепко, согревая своим теплом. Без слов. Она и так всё понимала.
— В объятиях Светлой Лейны — да объединятся тосковавшие сердца, и да упокоятся скорбящие души, — зазвучал в тихом зале голос короля.