Танец отражений. Память
Шрифт:
Марк кивнул. Некоторое время оба молчали.
— Это не решение вопроса, — вздохнул Марк, кивком указывая на клинику Дюроны и вместе с тем — на весь Архипелаг Джексона, — такое спасение клонов кусочками. Даже если бы я взорвал все комплексы Васа Луиджи, кто-то другой продолжил бы дело дома Бхарапутра.
— Да, — согласился Майлз. — Настоящий ответ должен быть медико-техническим. Кто-то должен найти более надежный и безболезненный способ продления жизни. И я уверен, что кто-то это сделает. Наверняка над этим работает множество людей во множестве мест. Пересадка мозга — слишком
— У меня… нет способностей в медико-технической области, — сказал Марк. — А тем временем убийства продолжаются. Мне надо будет еще раз попытаться решить эту проблему. Как-нибудь.
— Не сегодня, — решительно заявил Майлз.
— Да. — В окно Марк увидел, как на площадку перед клиникой опускается катер. Для дендарийцев слишком рано. Он кивнул: — Это случайно не за нами?
— Наверное. — Майлз подошел к окну и посмотрел на улицу. — Да.
А потом больше не было времени. Пока Майлз ходил проверять катер, Марк призвал с полдюжины Дюрон, чтобы те вытащили его негнущееся, скрючившееся, наполовину парализованное тело из кресла Лилли и уложили на антигравитационную платформу. Нераспрямляющиеся пальцы неудержимо дрожали, так что Лилли, поджав губы, сделала ему еще одну инъекцию. Марка вполне устраивала возможность передвигаться в горизонтальном положении. Сломанная нога давала общественно приемлемый повод не ходить. Вид у него с поднятой на подушки ногой в пластповязке был убедительно больной, так что можно без труда убедить членов экипажа корабля СБ уложить его прямо в постель.
Впервые в жизни Марк возвращался домой.
Глава 31
У входа в библиотеку резиденции Форкосиганов Майлз смотрелся в старинное зеркало — то, которое принесла в приданое мать графа Петера. Раму богато украсил резьбой какой-то служитель дома Форратьеров. Майлз был один. Подойдя поближе, он с беспокойством всмотрелся в свое отражение.
Алый китель дворцового мундира и раньше слишком подчеркивал его бледность. Расшитый золотом высокий воротник был, увы, недостаточно высок, чтобы скрыть два красных шрама на шее. Со временем шрамы побледнеют и станут менее заметны, но пока… Интересно, как лучше объяснить их появление?
«Получил на дуэли. Которую проиграл». Или, может, «укусила любовница?». Это уже ближе к истине. Майлз провел по рубцам кончиком пальца, поворачивая голову то так, то этак.
Ну, все знают, что у него проблемы со здоровьем, а шрамы такие аккуратные. Их запросто можно принять за хирургические. Может, никто ничего и не спросит. Он отошел подальше, чтобы осмотреть себя. Несмотря на героические попытки матери заставить его есть побольше, мундир по-прежнему на нем висел. Графиня даже обратилась за помощью к Марку. Марк, ухмыльнувшись, принялся безжалостно дразнить Майлза. И, сказать по правде, его тактика принесла успех. Майлз действительно чувствовал себя лучше. Окреп.
Бал в честь Зимнепраздника был несколько менее официальным, не связанным ни с военными, ни с правительственными обязанностями, так что двойные мундирные клинки можно оставить дома. Айвен свои, конечно,
Под аркой раздались шаги. Майлз быстро присел на подлокотник кресла, делая вид, что это не он только что занимался самолюбованием.
— А, вот и ты. — Марк задержался у зеркала и повернулся, проверяя, как сидит костюм. Костюм сидел превосходно. Марк узнал имя императорского портного — тайну, которую хранила Служба безопасности, — просто позвонив Грегору и спросив его. Пиджак и брюки прямого покроя были вызывающе гражданскими, но Марк выглядел в этом наряде удивительно подтянутым. Цвета отдавали дань традиции Зимнепраздника: зеленый, настолько темный, что казался почти черным, с красной отделкой — настолько темной, что казалась почти черной. Эффект одновременно праздничный и мрачный: такая маленькая добродушная бомба.
Майлз вспомнил кошмарный момент во флайере Вербены, когда он на время уверился, что он — Марк. Как страшно оказаться Марком — совсем одиноким. Майлз вздрогнул.
«Неужели он так все время себя чувствует? Ну теперь, пожалуй, нет».
— Выглядит недурно, — заметил Майлз.
— Угу, — ухмыльнулся Марк. — Ты тоже весьма недурен. Меньше походишь на труп.
— И ты постепенно приходишь в норму. Медленно.
Большинство пугающих уродств — отражение тех ужасов, через которые Марк прошел у Риоваля и о которых он упорно отказывался говорить — исчезло.
— Какой вес ты в конце концов изберешь? — поинтересовался Майлз.
— Такой, как сейчас. Стал бы я иначе вкладывать целое состояние в одежду?
— Э-э… и тебе удобно?
Марк сверкнул глазами.
— Да, спасибо. И мысль о том, что даже одноглазый снайпер на расстоянии двух километров в грозу ночью не сможет нас с тобой перепутать, меня очень успокаивает.
— А. Да. Наверное, в этом что-то есть.
— Упражняйся, — сердечно посоветовал Марк. — Тебе это полезно.
Сам Марк уселся, положив ноги на удобный столик.
— Марк? — позвала графиня. — Майлз?
— Мы здесь, — крикнул Майлз.
— А, — сказала она, стремительно входя, — вот и вы. — И улыбнулась им с материнским торжеством.
Вид у Корделии был ужасно довольный. Майлзу вдруг стало так тепло, словно наконец отошли остатки криозаморозки. На графине было новое платье: зеленое с серебром, с защипами, рюшами и шлейфом. Но даже в таком наряде она не казалась чопорной. Глаза ее сверкали ярче серебряного шитья.
— Отец уже ждет нас? — спросил Майлз.
— Сейчас спустится. Я настаиваю, чтобы мы уехали ровно в полночь. Вы с Марком, конечно, можете задержаться. Я не сомневаюсь, что он переутомится, пытаясь доказать этим старым шакалам, что его рано списывать со счетов. Привычка. Постарайся привлечь его внимание к Округу, Майлз. Бедный премьер-министр Ракоци с ума сойдет, если Эйрел будет все время стоять у него над душой. Надо нам после Зимнепраздника переехать в Хассадар.
Майлз, который прекрасно знал, что такое восстановление после пересадки сердца, успокоил ее: