Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом (Другой перевод)
Шрифт:
Все они хорошие бойцы и верны своим братьям. Неизвестно, какими они были до Стены, — можно не сомневаться, что прошлое у многих столь же черно, как плащи Ночного Дозора, — но здесь на них положиться можно. Капюшоны и шарфы скрывают их лица, но их имена, все до одного, отпечатаны в сердце Джона.
С ними едут еще шестеро, готовых произнести слова присяги. Конь родился и вырос в Кротовом городке, Эррон и Эмрик приехали со Светлого острова, Атлас торговал собой в Староместе на том конце Вестероса. Все они мальчишки, а вот Кожаному и Джексу уже за сорок. Сыны Зачарованного леса, имеющие собственных сыновей и внуков. Пока лишь они двое из шестидесяти трех человек, пошедших за Джоном
Сейчас Эммет ехал рядом с командующим на очень косматой лошади — одна шерсть да копыта.
— Говорят, ночью в бабьей башне заваруха случилась? — спросил он.
Из этих шестидесяти трех девятнадцать — женщины. Джон разместил их в заброшенной башне Хардина, где сам спал, когда только приехал на Стену. Двенадцать из них копьеносицы, вполне способные защитить и себя, и младших от нежеланного внимания черных братьев. Отвергнутые-то и наделили башню новым именем, с которым Джон не хотел мириться.
— Три пьяных дурня приняли башню Хардина за бордель. Теперь они сидят в ледовых камерах и размышляют о своих прегрешениях.
Эммет поморщился.
— Мужчины есть мужчины, клятвы — только слова, а слова — ветер. Не лучше ли приставить к женщинам стражу?
— А стражу кто сторожить будет? — «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу…» Но кое-что благодаря Игритт он все же узнал. Он сам нарушил свои обеты и не вправе ждать от братьев чего-то большего, однако с одичалыми лучше не связываться. «Либо женщина, либо нож — и то, и другое мужчина иметь не может», — говорила когда-то Игритт. Боуэн Мурш в целом прав: башня Хардина — это растопка, только и ждущая искры. — Я хочу еще три замка открыть, — сказал Джон. — Глубокое Озеро, Соболий, Бочонок. Их населит вольный народ, только начальники будут наши. В Бочонке, помимо командира и главного стюарда, будут жить одни женщины. — Без шашней все равно, конечно, не обойдется, но расстояние сильно их затруднит.
— И какой же бедолага будет командовать таким гарнизоном?
— Тот, который со мной рядом едет.
Смесь восторга и ужаса, отразившаяся на лице Железного Эммета, стоила доброго кошеля золота.
— За что вы так меня невзлюбили, милорд?
— Одного не брошу, не бойся, — фыркнул Джон. — Дам тебе Скорбного Эдда в стюарды.
— То-то обрадуются копейные женки. Могли бы и магнару замок пожаловать с тем же успехом.
— Пожаловал бы, кабы мог ему доверять. — Джон больше не улыбался. — Боюсь, что Сигорн винит меня в смерти отца. Притом он воспитан, чтобы приказывать, — подчинение не его стезя. Не путай теннов с вольным народом. Магнар на старом языке значит «лорд», но Стиру они поклонялись скорее как богу, и сын его из того же теста. Я не требую, чтобы люди становились передо мной на колени, но подчиняться они должны.
— Так-то оно так, милорд, но что-то с ним делать надо — как бы хлопот не вышло.
«Хлопоты — удел лорда-командующего», — мог бы ответить Джон. Поездка в Кротовый городок их только прибавила, и женщины из них самая меньшая. Халлек оправдал его наихудшие ожидания, а среди черных братьев есть лютые ненавистники одичалых. Кто-то из людей Халлека уже отсек ухо одному из строителей, и это, можно не сомневаться, еще цветочки. Надо поскорее наладить братца Хармы в Глубокое Озеро или Соболий, но оба эти замка совершенно непригодны для проживания, а Отелл Ярвик со своими строителями до сих пор занят в Твердыне Ночи. Джон порой думал, что напрасно не дал Станнису увести с собой одичалых — пусть бы их там перебили всех до последнего. «Ничего я не знаю, Игритт, — мысленно каялся он. — Возможно, и не научусь никогда».
До рощи осталось полмили. Сугробы розовели под косыми солнечными лучами. Всадники пересекли замерзший ручей между двумя обледенелыми скалами и двинулись на северо-восток по звериной тропе. Порывистый ветер кидал снег в глаза. Джон поднял капюшон, закрыл рот и нос шарфом.
— Теперь уж недалеко, — сказал он, но отклика не было.
Тома-Ячменя он почуял до того, как увидел. Может, не он почуял, а Призрак? Последнее время он даже наяву чувствовал свою неразрывную связь с лютоволком. Сначала из леса, отряхиваясь, выскочил именно он, потом показался Том.
— Одичалые в роще, — тихо доложил он.
Джон жестом остановил отряд.
— Сколько их?
— Я насчитал девять. Караулов нет. Некоторые не то мертвые, не то спят, большинство вроде бы женщины, один ребенок, великан тоже есть. Костер развели, дым так и валит. Дурачье.
Девять. Их в отряде семнадцать, но четверо совсем зеленые, и великана ни одного.
Поворачивать обратно к Стене Джон, однако, не собирался. Живых можно будет забрать с собой… да и мертвые пригодятся.
— Дальше пойдем пешком, — сказал Джон, спрыгнув с коня. Снег был ему по щиколотку. — Рори и Пейт останутся с лошадьми. — Он мог бы поручить это рекрутам, но надо же мальчишкам когда-нибудь себя испытать. — Построимся полумесяцем, чтобы накрыть их с трех сторон сразу. Правого и левого не теряйте из виду, чтобы промежутки не расширять. Снег нам на руку: если застанем их врасплох, можем обойтись малой кровью.
Лес на западе поглотил последний краешек солнца. Розовые сугробы опять побелели и начинали синеть. На сером, как много раз стиранный черный плащ, небе проглянули первые звезды.
Маячившее впереди белое дерево с темно-красными листьями могло быть только чардревом. Джон, вынув Длинный Коготь из ножен, кивнул Атласу справа и Коню слева. Они передали этот знак по цепи, и все бесшумно ринулись в рощу, взрывая ногами снег. Призрак белой тенью бежал рядом с Джоном.
Вокруг поляны росло девять чардрев, примерно того же возраста и той же величины. Ни один из вырезанных на их стволах ликов не походил на другой. Одни улыбались, другие кричали, разверзнув рты. Глаза казались в сумерках черными, но Джон знал, что днем они красные, как у Призрака.
Костер посреди поляны едва тлел и сильно дымил, но даже в нем было больше жизни, чем в столпившихся у огня одичалых. Ребенок при виде Джона — больше никто вторжения не заметил — поднял крик и стал дергать за рваный плащ своей матери. Поздно: черные воины уже вышли из-за белых деревьев, и в их черных перчатках сверкала сталь.
Спавший у огня великан спохватился последним. Разбуженный детским криком, хрустом снега под черными сапогами или чьим-то испуганным «ах», он заворочался, будто оживший валун, сел, протер глаза — и увидел перед собой Железного Эммета с мечом. Тогда он взревел, вскочил и поднял свою дубину.
Призрак оскалился, а Джон, схватив его за шкирку, сказал:
— Мы не хотим проливать кровь. — Великана свалить можно, но это повлечет за собой многие жертвы. Одичалые непременно ввяжутся в бой и погибнут, прихватив с собой кого-то из его братьев. — Это священное место. Сдавайтесь, и мы…
От нового рева содрогнулась уцелевшая на деревьях листва. Великан грохнул по земле дубовой шестифутовой палицей с увесистым камнем в набалдашнике. Несколько одичалых тоже взялись за оружие, и тут с другого конца рощи подал голос Кожаный. По гортанным звукам и напевности Джон узнал старый язык.