Танец с драконами
Шрифт:
С Рейегалем пришлось труднее – он, должно быть, слышал через все стены, как ревет и бьется в цепях его брат. Когда он пригрелся на террасе у Дени, его накрыли тяжелой железной сетью, но он и под ней так метался, что по лестнице его стаскивали целых три дня, и шестеро человек получили ожоги.
А Дрогон, крылатая тень, как назвал его отец девочки… Самый крупный, самый злой, с черной как ночь чешуей и огненными глазами…
Он улетал далеко, но тоже любил погреться на самом верху пирамиды, где раньше стояла миэринская гарпия. Трижды его пытались изловить там, и трижды терпели неудачу. От ожогов пострадали чуть ли не сорок отважных, и четверо из
«Матерь драконов, – думала Дейенерис. – Матерь чудовищ». Что за зло привела она в мир? Трон ее сложен из горелых костей и зиждется на зыбучем песке. Как ей без драконов удержать Миэрин, не говоря уж о завоевании Вестероса? Она от крови дракона: если они чудовища, то и она тоже.
Вонючка
Крыса заверещала, когда он вгрызся в нее, и начала вырываться. Брюхо мягче всего. Он рвал зубами сладкое мясо, теплая кровь текла по губам. Радостные слезы выступили у него на глазах, в животе заурчало. На третьем укусе крыса перестала дергаться, и он ощутил нечто сходное с удовольствием.
Потом за дверью темницы раздались голоса, и он замер, не смея ни жевать дальше, ни выплюнуть. Слыша, как звенят ключи и шаркают сапоги, он просто оцепенел от ужаса. О нет, милостивые боги, не надо. Он так долго ловил эту крысу. Теперь ее отберут, расскажут обо всем лорду Рамси, и тот сделает ему больно.
Спрятать бы добычу, но очень уж есть хочется. Два дня как не ел, а может, и три – поди разбери здесь во тьме. Руки-ноги исхудали и сделались как тростинки, зато живот раздулся, болит и спать не дает. Закроешь глаза, и сразу вспоминается леди Хорнвуд. Лорд Рамси после свадьбы запер ее в башне и уморил голодом. Она съела свои пальцы, прежде чем умереть.
Присев на корточки в углу, он стал пережевывать мясо оставшимися зубами, стараясь поглотить как можно больше, пока дверь не открыли. Крысятина жилистая, но и жирная тоже – того и гляди стошнит. Он жевал, глотал, выбирал из десен мелкие кости. Они причиняли ему боль, но остановиться не давал голод.
Звуки становились все громче. «Только бы не ко мне!» – взмолился мысленно узник, оторвав крысиную ногу. К нему давно уж никто не ходил – мало ли других узников в подземелье. Иногда он слышал их крики даже сквозь толстые стены. Женщины кричат громче всех. Косточка от ноги, которую он выплюнул, застряла у него в бороде. «Уходите, пожалуйста. Идите себе мимо, не троньте меня».
Но сапоги топали, и ключи гремели прямо за его дверью. Он выронил крысу, вытер руки о штаны.
– Нет, нет, неееееет! – Скребя каблуками по соломе, он вжался еще дальше в угол, в сырые стены.
Нет страшней звука, когда ключ поворачивается в замке. Узник закричал, когда свет ударил ему в лицо, и зажал руками глаза. Какая боль! Он выцарапал бы их, да смелости не хватает.
– Уберите свет! Сделайте все в темноте! Прошу вас!
– Не он это, – сказал мальчишеский голос. – Посмотри на него. Мы зашли не в ту камеру.
– Как же не в ту, – ответил ему другой мальчик. – Последняя слева, она и есть.
– Правда твоя. Чего он там орет-то?
– Похоже, ему свет досаждает.
– Еще бы. – Мальчишка сплюнул. – А уж воняет от него, задохнуться впору.
– Он крыс жрет, смотри.
– Ага, – засмеялся другой. – Смехота.
А что прикажете с ними делать? Они бегают по нему, грызут пальцы на
– Ну да, ем, – забормотал узник, – так ведь они меня тоже едят. Не троньте!
Мальчишки подошли ближе, хрустя соломой.
– Скажи что-нибудь, – попросил тот, что поменьше. Худенький, но умный, сразу видать. – Как звать тебя, помнишь?
Узник застонал, снедаемый страхом.
– Ну? Назови свое имя.
Имя… Ему говорили, только давно – он забыл. Скажешь неверно, снова пальца лишишься или хуже того… Нет, нет, не надо об этом думать. Глаза и рот кололо, как иглами.
– Прошу вас, – прошамкал он, будто столетний старец. Может, ему и впрямь сто лет. Сколько он уже здесь сидит? – Уйдите, – бормотал он сквозь выбитые зубы и недостающие пальцы. – Заберите крысу, только меня не трогайте.
– Тебя Вонючкой звать – вспомнил теперь? – сказал большой мальчик. Он держал факел, а другой – связку ключей.
Из глаз узника хлынули слезы.
– Да. Вспомнил. Вонючка. Рифма – трясучка. – В темноте имя тебе ни к чему, и забыть его очень просто. В настоящей жизни его звали как-то иначе, но здесь и сейчас он Вонючка. Точно.
Он и мальчишек вспомнил. На них одинаковые дублеты из шерсти ягненка, серебристо-серые с синей оторочкой. Оба они оруженосцы, обоим по восемь лет, даже имена у них одинаковые: Уолдер Фрей. Уолдер Большой и Уолдер Малый. Который здоровый – Малый, который поменьше – Большой. Все путают, а им смех.
– Я вас знаю, – прошептал узник потрескавшимися губами. – Знаю, как нас зовут.
– Ты пойдешь с нами, – сказал Уолдер Малый.
– Его милость тебя требует, – сказал Уолдер Большой.
Страх пронзил узника, как ножом. Они только дети, восьмилетние мальчики – уж их-то он при всей своей слабости одолеет? Забрать факел, ключи, взять кинжал с бедра Уолдера Малого и бежать. Нет, нельзя. Тут какой-то подвох. Побежишь – опять пальца лишат или зуб выбьют.
Он уже пытался. Сколько-то лет назад, когда еще силы были. Тогда к нему пришла Кира – она украла ключи и знала калитку, которая не охранялась. «Бежим в Винтерфелл, милорд, – просила она, бледная и дрожащая. – Сама я дороги не знаю. Бежим со мной». И он согласился. Тюремщик лежал мертвецки пьяный в луже вина, со спущенными штанами. Дверь в подземелье была открыта, калитка, как и сказала Кира, не охранялась. Они выждали, когда луна скрылась за облаком, удрали из замка и побежали, спотыкаясь о камни, через ледяную Рыдальницу. На том берегу он поцеловал Киру: «Спасительница моя». Дурак, вот дурак!
Это была ловушка, обманка. Лорд Рамси любит поохотиться и предпочитает двуногую дичь. Всю ночь Вонючка с Кирой бежали по лесу, а когда взошло солнце, далеко позади затрубил рог и залаяли гончие. «Разделимся, – сказал он, – тогда они смогут выследить лишь одного из нас». Но девушка обезумела от страха и отказывалась покинуть его, хотя он клялся собрать Железных Людей и вернуться за ней, если ее все же схватят.
Не прошло и часа, как их взяли обоих. Один пес повалил его, другой вцепился в ногу карабкавшейся на холм Киры. Остальные стояли вокруг, рычали, щелкали зубами и не давали беглецам шевельнуться, пока не подъехал Рамси Сноу с охотниками – тогда он еще был бастард и не назывался Болтоном. «Далеко собрались? – спросил он, улыбаясь им обоим с седла. – Вы меня обижаете – разве вам в моем доме плохо гостилось?» Кира метнула ему в голову камень и промахнулась на добрый фут. «А вот за это тебя следует наказать», – сказал Рамси, улыбаясь по-прежнему.