Танец с саблями
Шрифт:
К тому же, избыточная информированность часто выводит неискушенного оппонента из равновесия.
— Да, конечно!
В конце концов, болезненное тщеславие — рычаг посильнее алчности и похоти. Беседа ещё не началась, но старик уже набирал очки…
— Надеюсь, нет необходимости напоминать о том, что даже сам факт нашей встречи ни при каких обстоятельствах не должен стать достоянием гласности? Вне зависимости от её результата. Мы находимся в состоянии войны…
— Мы находимся в состоянии внутригосударственного вооруженного конфликта, — поправил собеседника
— Видите ли, с точки зрения… — встрепенулся тот, явно задетый за живое.
Но Посланника перебил хозяин:
— Господа! Давайте оставим правовые аспекты всего происходящего на откуп дипломатам и кабинетным политикам. Вы ведь не за этим сюда ехали, верно?
Пришлось согласиться. Судя по всему, официальной санкции на переговоры с представителем вражеской стороны Посланнику никто не давал. Неизвестно уж, по какой причине, но действовал он в обход общепринятых каналов — через глубоко законспирированные финансовые и силовые структуры Европы. Впрочем, и Генералу не поздоровилось бы, попади в чужие руки информация о сепаратных контактах российских спецслужб с мятежными лидерами Кавказа.
— Я вас слушаю.
— Видите ли, время для всех сейчас крайне сложное, непростое…
— Давайте-ка без лирических отступлений, ладно? — Генерал пока не видел оснований соблюдать правила хорошего тона.
Красивые, черные глаза Посланника опасно сощурились:
— Хорошо!
Он был отчаянно самолюбив, и если не встал сейчас же, и не покинул кабинет, хлопнув дверью — значит, причины для этого имелись серьезные.
— Хорошо… Вы хотите получить назад своих пленных?
— Сколько? — пропустил удар Генерал.
— Всех. Или — почти всех!
Это был сильный ход… Собеседник даже не сразу сообразил, что ответить.
— Да. Мы хотели бы вернуть домой военнослужащих и мирных россиян…
— Вы почему-то не прибавили: «военнослужащих и мирных россиян, насильственно удерживаемых незаконными вооруженными формированиями»… Так, кажется, это звучит по московскому телевидению? — Теперь уже в голосе Посланника явственно угадывалась издевка — он был вовсе не так прост, как показалось в начале встречи.
Старею, подумал Генерал… Начинаю недооценивать противника. В конце концов, вопрос слишком серьезный, чтобы придуриваться.
— Что вы хотите взамен?
— Речь не идет о выкупе… Речь идет о некоей услуге, которую одни частные лица могли бы оказать другим.
— Частные лица… — Генерал поморщился. — Допустим! И эти частные лица — они действительно смогут выполнить свои обязательства?
— Если услуга будет оказана? — уточнил Посланник. — Безусловно!
— Хорошо. Это — интересно. Теперь хотелось бы услышать, что требуется от нас.
В воздухе на секунду повисла тяжелая, душная пауза.
— Я позволю себе некоторое отступление… Вы не будете больше сердиться?
Генерал только крякнул — вот ведь сопляк! Уел-таки старика, сукин сын.
— Говорите…
— Мы — очень бедный народ. Гордый, но бедный… Каждая копейка на счету. Вы понимаете?
— Понимаю.
Посланник вежливо улыбнулся:
— Интересная мысль… Так вот! Конечно, каждый жертвует в меру сил — плюс чем-то братья по вере помогают, соседи. Из этого и образуется нечто вроде резервного фонда. Понимаете?
— Понимаю! — больше всего Генерала нервировала профессорская манера собеседника переспрашивать в конце каждой фразы. — Дальше?
— Нашлись негодяи… Выродки! Они украли у своего народа его достояние.
— Все достояние украли? — живо поинтересовался старик. С практической точки зрения ответ на вопрос мог означать многое. — Или только часть?
Посланник сделал вид, что не слышит иронии:
— Более двух миллионов долларов… Это серьезная сумма.
— Да, пожалуй! Тем более для гордой, но бедной республики — которая, к тому же, воюет?
— Послушайте, если вас смущает, что деньги пойдут на нужды сопротивления… не беспокойтесь! Это, если можно так выразиться, личные сбережения тех самых частных лиц, о которых я уже упоминал в начале беседы.
Ситуация постепенно прояснялась.
— Значит, об этих деньгах широкие массы вашей революционной общественности не знают?
— Видите ли… У людей, облеченных властью, несущих на себе тяжелое бремя ответственности — у них же должны быть какие-то материальные гарантии на случай непредвиденного поворота событий? — Посланник явно искал понимания.
— Вопросы морали меня уже давно не интересуют. Давайте подробности!
Со слов сидящего напротив человека, одно из сочувствующих исламских государств передало на нужды священной войны с неверными некоторую сумму в валюте. Из этой суммы сразу же значительная часть — два миллиона двести тысяч долларов США купюрами нового образца, попала… в личный фонд некоего лица. Посланник не называл его, но судя по всему деньги присвоил сам мятежный президент.
Это, в сущности, было неважно. Куда важнее, что по пути от высокогорного села, где базировался штаб сепаратистов, до пункта, откуда «президентская доля» должна была отправиться на его личный счет в один из европейских банков, валюта исчезла. Обстоятельства пропажи указывали на то, что чемоданчик с деньгами украли именно те, кому он был вверен — ближайшие из ближайших, доверенные из довереннейших… Родственники! Те же обстоятельства не позволяли заинтересованным лицам вести поиск в открытую, своими силами.
— Понятно. То-то меня сумма смутила! Стали бы вы, думаю, за два «лимона» баксов пленных выпускать… На переговорах бы раз в десять больше потребовали, верно ведь?
— Ну, одно дело — общественные деньги… А личное — оно всегда дороже! И вам прямая выгода.
Оба на поверку, оказались нормальными, здоровыми циниками, и облегченно отсмеявшись вернулись к делу:
— Но ведь возможности российских спецслужб в контролируемых вами районах весьма ограничены? Как именно вы представляете себе наше взаимодействие?