Танец с Тенью
Шрифт:
— Догадалась.
— Ага. Все вокруг заблуждались, а ты догадливая. Ладно, оставим это. Разговор наш совсем о другом. И ты мне не противна.
— Я заметила. Да, ну конечно, «ведь это — другое».
Все еще очень бледная, Надя мучительно пыталась взять себя в руки.
— Ай! — схватилась левой рукой за живот.
— Надя, сядь! Что такое? Мне мчаться звонить срочно в скорую помощь или вспоминать курс молодого бойца и готовиться принимать роды прямо тут, на дому? — он старался казаться спокойным и даже шутить, но Леру мысль о принятии
— Нет. Просто дочка напомнила о своем существовании, — Надя села послушно на стул, — прости, я и правда что-то не в себе сегодня.
— Ты сама-то завтракала или беременные барышни под потолком болтаться должны на голодный желудок? Мне сдается, на меня ты с голоду набросилась: «Гуло на завтрак мне, вместо омлета», Так ведь, да?
Натянуто улыбнулась и покраснела, покачав головой.
— Нет.
— Давай все же тогда поедим, тем не менее. Не сопи ты так носом и не заставляй Лебедеву-младшую нервничать. Тебе чай с молоком?
Она молча кивнула в ответ, пододвинула к себе тарелку, беспомощно подняла голову.
— Омлет на плите. Бутерброды в холодильнике, кофе… ты с кофемашиной управишься? Я опрокинула джезву, пыталась сварить тебе кофе.
— Думаешь, я одичал, вот настолько?
Лер легко и даже элегантно хозяйничал на хорошо знакомой ему кухне.
— Надеюсь на твою осведомленность. Я боюсь эту конструкцию, а она так меня ненавидит.
Надя махнула рукой в сторону новомодного агрегата на столе.
— И робота пылесосного тоже опасаюсь. Леша нашпиговал дом этими монстрами, у меня уже фобия.
«Шутит, немного расслабилась. Когда там муж Леша обещал нам вернуться?» Лер тихо, украдкой вздохнул и отвернулся к плите. Накрыв обильный завтрак на двоих, налил себе кофе и сел напротив Нади.
— Сейчас — только завтрак, не будем больше морить голодом стремительно подрастающее поколение младших Лебедевых. А после мне нужно тебе кое-что рассказать. Готовься к исповеди, золотце. Мне, как всегда, будет больно. С тебя — первая помощь Леру, так жестоко пострадавшему. Ты же добрая у нас, правда?
Надя, удивленно хлопающая глазами, молча кивнула и принялась за свой завтрак. Отложив вилку и потягивая остывший кофе, Лер смотрел на сидевшую напротив него женщину.
10. Исповедь за завтраком
"Человек есть существо ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее его определение."
19 мая, позднее утро. Санкт-Петербург.
Она ела медленно, осторожно и очень аккуратно. Всегда так ела — все сокурсники уже мыли миски и собирались, а Надежда еще ковырялась в своем пайке. И все ждали, и никто ведь не злился. На нее вообще никто никогда не злился — все остальные свои дела Надя делала очень красиво, быстро и аккуратно, помогая всегда безвозмездно.
Почти не изменилась. Вид только очень усталый.
Он никогда и не спрашивал их о детях, даже не задумывался. А теперь и не спросит.
Сколько лет они уже женаты? Тринадцать…
Да уж, разговор этот никак нельзя было больше откладывать. Для Инфинити* тринадцать лет — минута, а для смертных — куда больше, чем десятая часть жизни.
— Ей. Ты готова услышать покаяние оборотня? — он откинулся на спинку стула, ласково улыбнулся.
— Нет. Но ты рассказывай, я слушаю. «Оборотень»… звучит неприятно и неправдоподобно. Будто ты мне тут собрался рассказывать сказки. Ну ладно.
Взяла чашку, напряженно в нее заглянула, обнаружив отсутствие содержимого, и просительно протянула ему.
— Как обычно?
— Да. С сахаром.
— Я пообещал тут тебе разговор, а сам не знаю, с чего бы начать.
— Тогда, как обычно — с меня.
Она благодарно приняла из его рук большую чашку чая с молоком, полоснула по собеседнику оценивающим взглядом и погрузилась в процесс размешивания сахара, все так же упорно пряча глаза.
— Скромная наша. Ты ведь считаешь, что любишь меня? И давно?
— Всегда, сколько я тебя знаю. И не думаю, очень глупый процесс — думать о чувствах. Просто — знаю.
Гуло не стал садиться, подошел к окну.
Погода была обычной для Северной столицы: серость, промозглый ветер с моря, моросящий дождь. Прохожие на улице, бредущие мимо окна, под зонтами уворачивались от холодных порывов морского ветра.
«Черемуховые шторма» — чисто питерское явление.
— А Лёшка? Его ты как: «думаешь» или «знаешь»?
— Он мой друг. Как и твой, я надеюсь, — она снова побледнела и начала кусать губы.
Ее губы: тонкие, четко очерченные, они никогда не вызывали у Лера никаких мужских чувств. Как и вся эта женщина, ставшая вдруг невероятно чужой и враждебной.
— То есть ты, будучи трезвом уме и рассудке, почти пятнадцать лет спишь с нашим общим другом, зная, что любишь меня?
Ему приходилось сейчас быть жестким. Разговор это случился очень не вовремя, некстати, но был неизбежен. Иначе они рисковали сломать еще одну жизнь. Еще даже не начатую.
— Да. Он отличный муж, надежный, добрый, щедрый, верный. Но люблю я тебя. Всегда любила, ты же знаешь.
— А теперь вот послушай меня, золотая рыбка, — он резко подошел к ней, всей своей могучей фигурой навис сверху, будто закрывая ей мир, — не меня ты «всегда любила», а придуманного Валерия Дивина. Не зная меня совершенно. Фантазерка. А знаешь, почему и зачем? В твоем представлении я был свободен. Инстинкт охотницы: бегает мимо олень и ничей, это как же, как можно? Надо брать. Разве не так, не похоже? Я хорошо тебя знаю, живую, не выдуманную, без легенд и фантазий.