Танго старой гвардии

Перес-Реверте Артуро

Так же смеркалось и двадцать девять лет назад, в Ницце, когда Макс и Меча Инсунса шли по проспекту Англичан. На небе — почти совсем уже черном — среди темных туч быстро гас последний отблеск заката, и стиралась линия меж небом и неспокойным, глухо рокочущим морем. Крупные разрозненные капли — предвестники сильного дождя — кропили землю, и от этого уныло поникали неподвижные листья пальм.

— Покидаю Ниццу, — сказал Макс.

— Когда?

— Дня через три-четыре. Как только закончу одно дело.

— Вернешься?

— Не знаю.

Она

ничего не сказала больше. Уверенно ступая на высоких каблуках, шла по влажной мостовой, сунув руки в карманы непромокаемого плаща, туго стянутого кушаком по тонкой талии. Волосы были спрятаны под черный берет.

— Ты останешься в Антибе? — осведомился Макс.

— Да. Наверное, на всю зиму. По крайней мере, до тех пор, пока не утихнет в Испании. Буду ждать вестей об Армандо.

— О нем что-нибудь слышно?

— Ничего.

Макс закрыл зонтик. Потом снял шляпу, стряхнул с нее дождевые капли и снова надел.

«Пале-Медитерране» только что вспыхнул огнями. Словно повинуясь общему приказу, внезапно зажглись все фонари вдоль протяженного изгиба проспекта, и на фасады отелей и ресторанов легла череда света и тени. Возле гостиницы «Руль», у крытого парусиной мостика-сходней, перед которыми стоял швейцар в ливрее, трое молодых людей в смокингах ловили удачу: подстерегали дам, вылезавших из автомобилей, и направлялись внутрь, на Жете-Променад, откуда слышалась музыка. Было очевидно, что ни у кого из юношей не было сотни франков, чтобы уплатить за вход. Они оглядели Мечу со спокойной жадностью, а один попросил у Макса закурить. От него пахло дешевым одеколоном. Жгучий темноглазый брюнет итальянского типа, он был совсем еще молод и довольно хорош собой. На нем, как и на его спутниках, ладно сидел приталенный смокинг с крахмальной манишкой и галстуком-бабочкой. Смокинг, судя по всему, был взят напрокат, и башмаки оставляли желать лучшего, но юноша держался самоуверенно и даже чуть нагловато, впрочем, не переходя грань приличий, и этот апломб вызвал у Макса улыбку. Он остановился, распахнул свой «Burberry», достал черепаховый портсигар, открыл и протянул:

— Возьмите еще парочку — друзей угостите.

Юноша смотрел на него в легком замешательстве. Потом подцепил три сигареты, поблагодарил, окинул прощальным взглядом Мечу и отошел к своим. Пройдя немного, Макс краем глаза увидел, что женщина наблюдает за ним с интересом.

— Старые воспоминания?

— Ну да.

Меж тем звучавшая им вслед мелодия замирала, иссякала, гасла. Когда смолкли последние ноты, оркестр заиграл следующую композицию.

— Не могу поверить, — засмеялась Меча, беря его под руку. — Ты все это подстроил специально для меня. Включая жиголо.

Засмеялся и Макс, удивляясь не меньше, чем она: из казино, перекрывая шорох прибоя по гальке, летели звуки танго «Старая гвардия».

— Хочешь, зайдем, потанцуем? — в шутку спросил он.

— Что за дикая мысль?!

Они шли очень медленно. Прислушивались.

— Красиво, — сказала Меча, когда музыка стихла. — Лучше, чем у Равеля.

Прошли еще несколько шагов молча. Потом Меча слегка сжала его руку:

— Без твоего участия этого танго не было бы.

— Сомневаюсь, — возразил

он. — Зато уверен, что твой муж никогда бы не сумел сочинить его, не будь тебя. Это танго принадлежит тебе, а не ему.

— Глупости не говори.

— Я же танцевал с тобой, ты забыла? Там, на этом складе в Буэнос-Айресе… И помню, как смотрел на тебя Армандо. Так же, как, впрочем, и все мы.

Совсем стемнело, когда они прошли по мосту через Пэйон. Слева, за парком, фонари освещали площадь Массена. Вдалеке, меж темными густыми деревьями, прополз трамвай — об этом можно было судить лишь по искрам, летевшим от ролика токоприемника.

— Скажи-ка мне, Макс, — она дотронулась до своей шеи. — Ты с самого начала решил украсть колье или придумал на ходу? В процессе, так сказать?

— На ходу, — солгал он.

— Врешь.

Он устремил к ней правдивый и честный взгляд:

— Нисколько.

На улицах было почти пусто: лишь изредка по опавшей листве поскрипывали колеса фиакров с поднятым верхом да, слепя влажным туманным светом фар, проносились автомобили. Меча и Макс беспечно пересекли площадь, оставили позади Променад.

— Как назывался тот вертеп? — спросила Меча. — Ну, тот, где мы танцевали?

— «Ферровиария». Неподалеку от станции Барракас.

— Интересно, он еще существует?

— Не знаю. Никогда там больше не был.

По тулье шляпы снова барабанят крупные капли. Но он пока не раскрывает зонт. Прибавляют шагу.

— Мне бы хотелось снова послушать такую музыку… С тобой. Есть в Ницце подобные заведения?

— Злачные места, ты хочешь сказать?

— Не злачные, дурачок, а такие… особенные.

— Вроде пансиона в Антибе?

— Ну, например.

— С зеркалом на стене? Или без?

Вместо ответа она, придержав его за рукав, заставила наклониться. И прильнула к его губам быстрым крепким поцелуем, в котором были и ожившая память о прежнем, и обещание. Макс почувствовал, как туманит голову неотложность желания.

— Конечно, есть, — сказал он с наружным спокойствием. — Такие места есть повсюду.

— Ну, например, — повторила она.

— Здесь поблизости, в старом городе, знаю «Lions at the Kill».

— Прелестное название, — Меча изобразила аплодисменты. — Отправляемся туда немедля.

Макс взял ее за руку и повел дальше.

— Я думал, мы поужинаем. Заказал столик в «Бутто», возле собора.

Меча спрятала лицо у него на плече, так что ему волей-неволей пришлось остановиться.

— Терпеть не могу этот ресторан, — сказала она. — Хозяин непременно выходит приветствовать клиентов.

— Ну и что же тут плохого?

— Да все! Меня сильно раздражает, когда с клиентами смешиваются портные, парикмахеры, повара…

— Платные танцоры, — со смехом договорил Макс.

— Так вот, у меня идея получше. Давай закусим чем-нибудь на скорую руку в «Камбузе» — закажем устрицы, скажем, и шабли. Потом отвезешь меня в это заведение.

— Как хочешь. Только сними ожерелье и браслет, спрячь их в карман перед тем, как войдем… Не надо дразнить судьбу.

Когда они оказались под фонарем, она подняла к Максу лицо. Глаза ее отблескивали, как латунь или медь.