Танго в стране карнавала
Шрифт:
Возвращаясь назад через Лапу, я обнаружила спящего на лестнице Фабио, а рядом с ним Жуана и девицу в костюме индианки. А может быть, она была ковбойшей. Весь город как будто оказался внутри гигантского, фантастического калейдоскопа. Я разбудила Фабио, и он бухнулся мне в ноги:
— О, моя принцесса, моя принцесса. Твое желание для меня закон. — Он крутил во все стороны головой, протирал красные, безумные от кашасы глаза.
— Идем домой, Фабио, — вздохнула я. Он был просто никакой.
— Нет! — С этим воплем Фабио неожиданно бодро вскочил на ноги. Глаза широко раскрылись. — Нет. Ни за что. С ума сошла? Это же Карнавал!
Поняв, как я устала, он сменил тактику: уселся рядышком, растирал мне плечи и нашептывал, что я должна держаться и быть сильной. Проснулся Жуан и положил «индианке» в ладонь карамельку. Они тоже не были дома три дня, но, как они выразились, пропустить «Невольников Мауа» — все равно что пропустить собственный день рождения. Речь шла о первом bloco Карнавала.
Итак, вот они мы, три рыцаря Карнавала: я — в мятой белой балетной пачке и с кроваво-красными розами в волосах, Фабио — в алом корсаже и чулках-сеточках, с потеками черной туши на щеках, и босоногий Жуан — потный чернокожий увалень в белых штанах.
В ту ночь на город Рио-де-Жанейро обрушился ливень апокалиптических масштабов. Огромные тропические капли шмякались и разбивались о мостовую, гром раздирал уши, черное небо было испещрено молниями. Город заполнился водой, как плавательный бассейн, исчезли целые улицы, со склонов холмов смыло лачуги.
Я ожидала, что после такого на улицах станет меньше народу, но вода, казалось, только раззадоривала всех. Когда шествие двигалось вниз по Авенида Рио Бранку, мужчины карабкались вверх и вниз по деревьям, били себя в грудь, как дикари, сотрясали рифлено-металлические двери газетных киосков и скакали по крышам. Женщины со всех ног неслись к центру проспекта, а те, что постарше, все в белом, возносили к небу пламенные молитвы. Кое-где вспыхивали драки и кулачные бои. В других местах можно было наблюдать настоящие оргии — люди, собравшись по трое, четверо и группами большего размера, страстно обнимались и целовались.
Фабио объяснил, что в Рио всегда вот так сходят с ума, когда идут «Невольники Мауа». Это первое уличное шествие Карнавала после очередного года коррупционных скандалов, нищеты, кровавых побоищ в фавелах, валютных кризисов и ссор между супругами. К тому времени как на улице должна появиться процессия из Мауа, люди уже умирают от желания забыть обо всем на свете.
Пока мы с шествием добрались до другого конца города, прошло, казалось, несколько дней. На главной улице не было огней, только тени от зданий опустевших офисов неясно вырисовывались над толпой, пока та неслась, подобно армии мятежников, по пустынным бульварам и авеню. Эпицентром процессии была платформа — она двигалась прямо перед нами, — частично закрытая от глаз гроздьями повисших на ней со всех сторон людей. От вибрирующей толпы шел пар.
Фабио притянул меня к себе.
— Нужно пройти к кордону, — шепнул он мне в ухо.
Кордоном (канатом) были оцеплены грузовик с платформой, танцоры и bateria — около сотни барабанщиков, в задачу которых входит воспламенять, будоражить и поддерживать страсть в Карнавале.
У местных есть традиция — надо прорваться к кордону, коснуться его, пусть даже на кратчайшее, как прикосновение к руке папы Римского, мгновение.
— Нельзя уходить, не дотронувшись, — с мечтательной улыбкой повторил Фабио.
Мы сражались, как воины, против миллионов других «карнаваломольцев», совершающих паломничество в Рио-де-Жанейро к Святому Кордону. Мы угодничали и беспардонно льстили, проскальзывали в щелки, ввинчивались и протискивались сквозь пробки и спотыкались о старушек на пути. Цель оправдает средства, уверяли меня. Я ненавидела толпу, но больше всего на свете хотела сейчас дотронуться до этого чертова каната. Кордон стал для меня смыслом жизни.
Мы получили свой шанс, когда рядом вдруг вспыхнула драка из-за девушки между иностранцем и бразильцем.
— Ты, ублюдок, — орал турист. — Руки прочь от моей девушки, а то морду разобью!
Бразилец в ответ злобно засмеялся.
— Она сама этого захотела, парень, — процедил он с дьявольской ухмылкой, а девушка туриста тем временем пятилась куда-то за их спины.
Турист сунул в бразильца кулаком, толпа, ахнув, подалась в стороны, а мы с Фабио припустили через опустевшее место.
Сквозь сточные решетки поднималась дождевая вода. Люди толпились, толкались. До кордона уже оставалось меньше двадцати метров, и Фабио неистово пробирался вперед, отталкивая последних людей на пути. Крепко сжав мою руку, он так рванул, что ремешок, который я носила, разорвался, оставив на запястье царапины.
Наконец мы ухватились за вожделенный канат.
За кордоном было затишье. За спиной у нас бушевала толпа, но музыканты замерли в ночи. Армия чернокожих барабанщиков выстроилась в шеренги, руки с палочками застыли над белыми козьими шкурами барабанов, поднятые мускулистые руки подрагивали в ожидании. Полуобнаженные танцовщицы в плюмажах и блестках неподвижно стояли перед ними, словно боевые лошади, — их выдавало только тяжелое дыхание. Все ожидали сигнала дирижера — полководца всего этого хаоса. Он вот-вот должен был провести границу между здравомыслием и помешательством, тишиной и неистовством.
Рука дирижера взмыла в воздух, и я крепче вцепилась в канат. Мощные кисти опустились вниз, и раздался громоподобный грохот: такка-такка-так так-так-так.
Как я ни готовилась, безумие сотен барабанов, звучащих в унисон, обрушилось неожиданно. Мостовая пульсировала. Фонари качались. Я растворилась в биении. Оно проникло в самую душу, застопорило мысли, взорвало каждый нерв в моем теле. Ошеломленная, я отшатнулась. Мне хотелось броситься к их ногам, молить о прощении и танцевать, пока не умру. Это было… практически, как в раю. Вокруг меня люди бросались друг на друга, будто одержимые бесами. Все тряслись, извивались, содрогались в конвульсиях и падали друг другу на руки — истерически хохоча, рыдая, завывая и визжа.