Танки повернули на запад
Шрифт:
Молчаливый, длиннорукий, он шагал вразвалочку, как матрос на суше. Не помню, чтобы улыбка хоть раз появилась на его широконосом желвакастом лице с немигающими глазами.
Установилось минутное затишье. Немцы перегруппировывались и поджидали своих пикирующих бомбардировщиков.
Стороженко не спеша вытер руки, бросил концы и не торопясь подошел к Катукову:
— Товарищ командующий, рота отражает атаки противника.
Докладывал он буднично, спокойно, как о чем-то обыденном, даже скучном.
— Сколько потерял?
— Один танк разбит прямым попаданием. Экипаж… Он не договорил.
— Еще ранено четверо. Один — тяжело, не выживет.
— Как воюется? — улыбнулся Катуков.
— Нормально. Снаряды есть, артиллерия поддерживает. Вот авиации маловато… А то, что он прет — так только на свою гибель. Мне здесь больше по душе, чем на Калининском. Здесь один враг — ганс.
— А там?
— Там и с морозами, и с болотами, и со снегом воевали. А еще… Разрешите откровенно, товарищ командующий?
— Давай! — махнул рукой Катуков.
— А еще с собственной бестолковостью…
— Ты бы хоть объяснил, — попросил Михаил Ефимович.
— Чего ж объяснять, тут дошкольников нет. Я своим хлопцам наказал перед боем: пусть каждый башкой работает, пора по-умному действовать… Разрешите идти? Опять начинается.
Из оврага вынырнул «виллис». К нам подбежал незнакомый офицер.
— От генерала Чистякова. Ему звонил ваш начальник штаба. Срочно вас разыскивает…
Мы едем полем (дороги забиты, над ними парят бомбардировщики). Наши «виллисы» подскакивают на буграх, проваливаются в межи, подминают редкий кустарник. И сколько ни едем, кругом войска, зарытые в землю, оснащенные всем необходимым для отражения натиска. Подозревают ли гитлеровцы о такой многослойности, о беспримерной насыщенности нашей обороны?
Даже необстрелянному солдату ясна предусмотрительность Ставки и Военного совета фронта. Да, с такими резервами, на таких оборудованных рубежах можно маневрировать.
К середине дня стало ясно, что немцы крепко вклинились в наш передний край. При иных обстоятельствах, без глубоко эшелонированной и освоенной войсками обороны это означало бы катастрофу.
Как тут не вспомнить минувшее лето, разбитые полки, толпами бредущие по раскаленным степям Задонья…
На нашем пути лежала деревушка (та, в которой пастухом была старуха). Мы подъехали к окраине одновременно с танковой колонной, подошедшей от Обояни. И надо же! Немецкие самолеты заметили взметнувшиеся вдоль улицы клубы пыли и навалились на деревушку. А в ней сутки назад развернулся один из полевых госпиталей 6-й армии.
Есть ли зрелище ужаснее разбитого бомбами госпиталя!
Воздушная волна сорвала операционную палатку. Убитый хирург упал возле носилок, на которых корчился раненый
Самолеты делали очередной заход.
Шалин был непроницаемо спокоен. Ворот гимнастерки застегнут, ремень затянут на последнюю дырку.
— Ты хоть во время бомбежки в щель лазил? Михаил Алексеевич пожал плечами: какое это имеет значение? Вот что важно — и он положил на стол лист с наклеенными лентами телеграфного текста.
«К 24:00 5.7.43 г. два корпуса выдвинуть на 2-й оборонительный рубеж 6-й гв. армии и прочно занять оборону:
6-му гв. танковому корпусу на рубеже Меловое, Раково, Шепелевка; 3-му мехкорпусу на рубеже Алексеевка, Яковлево. 31-му танковому корпусу расположиться в обороне на месте 3-го мехкорпуса на рубеже Студенок, с/х Сталинский, Владимировка, Орловка.
Штаб армии — Зоринские дворы.
Задача:
1) Ни при каких обстоятельствах не допустить прорыва противника в направлении Обоянь. Быть в готовности с рассветом 6.7 перейти в контрнаступление в общем направлении на Тамаровку.
2) Танки в обороне закопать и тщательно замаскировать.
3) Потребовать от войск максимального напряжения для выполнения поставленной задачи.
ВАТУТИН, ХРУЩЕВ».
Прочитав приказ, Катуков долго не выпускал его из рук.
— Что сделано, Михаил Алексеевич, во исполнение?
— Командиры корпусов предупреждены о смене квартир.
— Когда планируете выход?
— В двадцать два ноль-ноль. Катуков кивнул:
— Да, ночью. А то… Мы сейчас с Кириллычем такое видели… Но дело, браты мои, хитрое, очень хитрое. Завтра утром в контрнаступление, значит…
Поднялся, снял китель, бросил на спинку стула. Остался в нижней рубашке. Из выреза торчали острые ключицы. Придвинул к себе карту и уставился в нее:
— Контрнаступление — это встречный бой. Мы на них — они на нас. У них больше единиц, у них тяжелые танки… Давайте соображать. Ты как полагаешь, Михаил Алексеевич?
Шалин смахнул рукой капли пота с бритого черепа, пожевал губами:
— Конечно, целесообразнее бить с места, а не при встречном движении. Однако приказ. У фронта могут быть свои резоны.
Катуков поморщился:
— Насчет приказа ясно. Твое мнение, Кириллыч.
— Сообщить Военному совету фронта наши соображения. Бить с места, с хорошей позиции, в этих условиях, конечно, выгоднее.
Катуков снова склонился к столу, потом отодвинул карту, повернулся к телефонисту:
— Командующего фронтом!
Ватутин, не перебивая, выслушал соображения Катукова.
Михаил Ефимович, облегченно вздохнув, положил трубку:
— Приказано подождать. Командующий посоветуется с Никитой Сергеевичем и с начальником штаба.