Танки решают все!
Шрифт:
Затем, вернувшись к другу, Антощенко поведал, что главной задачей сейчас считается даже не постройка линкора «Советский Союз», тяжелого крейсера «Кронштадт» и легких крейсеров типа «Чапаев» и «Чкалов». Куда важнее ввести в строй закупленный в Германии за 100 миллионов рейхсмарок крейсер «Лютцов». По слухам, товарищ Сталин даже сказал на этот счет: дескать, выторгованный у противника корабль равен двум, потому как враг один крейсер теряет, а у нас становится на крейсер больше.
В конце мая буксиры доставили «Лютцова» на Балтийский завод, и для участия в достройке прибыла солидная немецкая
— Если по имени судить, крейсер предназначен для Тихого океана, — предположил Часов.
— Почти наверняка уйдет на Дальний Восток, — согласился Николай. — Мы многому можем научиться, доводя этот корабль до готовности. Стоило взглянуть на чертежи, как стало понятно, насколько наша конструкторская мысль отстает от передовых идей. Теперь, на основе этого проекта, мы значительно улучшим свои крейсера, которые будем строить после серии «Чапаев».
— А чему ты не рад?
— Я просто счастлив, — проворчал Антощенко. — Полные кальсоны счастья. Причем бесплатно.
Лейтенант погрозил ему пальцем.
— Не надо мне голову морочить. По глазам вижу — ты хотел заниматься чем-то совсем другим. Я же помню, как ты на фронте даже под обстрелом взахлеб рассказывал про свой проект… Зарубили?
— Если бы!
Снова бросив Алексея в одиночестве, конструктор-кораблестроитель подписал какие-то бумаги, отдал распоряжения. Баржа отчалила, и буксиры поволокли грузовую галошу в сторону Балтийского завода.
Антощенко присел на смотанную бухту каната, предложил Алексею выбрать любое столь же удобное место для перекура и поделился своими печалями. Часов угадал: дело было в проекте авианосца, который Николай выбрал для своей дипломной работы. Проект был закончен и представлен в Технический комитет Наркомата ВМФ перед самым его призывом на финскую войну.
Вернувшись с фронта, Николай узнал, что в наркомате работа понравилась, хоть и не была единственной в этом роде. Такие же проекты создали еще несколько конструкторских коллективов. В декабре прошлого года коллегия наркомата решила образовать группу инженеров, которым поручалась окончательная доводка чертежей на основе уточненного тактико-технического задания. Приказом наркома в эту группу был включен даже не успевший защитить дипломный проект Николай Антощенко.
Предполагалось построить авианосец на основе немного увеличенного корпуса крейсеров типа «Кронштадт», убрав ненужные орудийные башни и сделав потоньше броневой пояс. Водоизмещение становилось вдвое больше, чем планировал Антощенко, — до 35 тысяч тонн. При максимальной скорости в 32 узла и дальности хода около 6 тысяч миль авианосец должен был нести на себе не меньше 40–50 самолетов. Состав авиационной группы уточнить не успели: моряки и авиаторы мычали и телились, выбирая между истребителями Яковлева и Лавочкина, к тому же не было готового бомбардировщика, пригодного для посадки на палубу длиной около 240 метров.
Однако в начале нынешнего 1940 года случилась настоящая катастрофа. Во время обсуждения кораблестроительной программы на 3-ю пятилетку ни один великий флотоводец не поддержал идею создания авианосцев. Про корабли этого класса вспомнил только представитель морской авиации генерал-майор Столярский, но его словно не слышали. В результате планы закладки в 1941 и 1942 гг. двух авианосцев — для Северного и Тихоокеанского флотов — остались в воображении немногих энтузиастов.
— Может, адмиралы лучше инженеров знают, какие корабли нужны флоту? — осторожно намекнул Алексей.
Антощенко взорвался:
— Ни хрена эти адмиралы не знают! Кое-как вызубрили уроки Цусимы, а про новые веяния знать не хотят.
Он стал рассказывать о проведенных на флотах США и Японии опытах, показавших, что массированный налет авиации смертелен для любого надводного корабля, в какую бы броню тот ни был закутан. Однако Часов уже не слышал приятеля — взгляд Лехи был прикован к Ане Светышевой, которая направлялась к ним ускоренным шагом.
В гражданской одежде — короткой красной юбке, полосатой майке-футболке и модных парусиновых туфельках, добела надраенных зубным порошком, — она была еще красивее, чем зимой, на фронте. Небрежно кивнув танкисту, которого, видимо, не вспомнила, Светышева негромко заговорила с Антощенко. Леха стоял в трех шагах от них, глупо улыбаясь. Сердце щемило, и это было приятно.
Потом Николай сказал что-то Ане, и она резко повернула голову, с удивлением посмотрев на Часова. Тот начал сбивчиво рассказывать, как ему приятно снова видеть Аню, однако сотрудница госбезопасности вдруг поморщилась, сказав сердито:
— Вы бы еще предложили в кино сходить или на танцы. Научитесь, товарищ лейтенант, держать себя в руках. Или нужно намылить шею вашему зампотылу, чтобы увеличил норму брома в командирском пайке?
— Виноват, товарищ сержант, — обиделся Часов.
— Младший лейтенант, — уточнила она и вдруг подмигнула: — Не забывайте о моральном облике большевика, и все у вас будет в порядке.
Небрежно попрощавшись с мужчинами, Светышева стремительно умчалась — только что пыль столбом не подняла. Отвесив варежку, сильно расстроенный Леха проводил девушку хмурым взглядом. Антощенко, посмеиваясь, хлопнул его по плечу и проговорил:
— Поехали, подвезу тебя. Где ваша часть стоит?
— Под Колпино… — Часов был удручен незаслуженно суровым отпором. — Чего она недотрогу корчит? У них, у казачек, вроде бы принято с малолетства погуливать. Как там Шолохов писал: «… в ближайших кустах обучил ее нехитрому искусству любви…»
— Зря ты про нее так, — укоризненно насупился Николай. — Я же предупреждал — серьезная особа. В других правилах воспитана.
По дороге, когда они устроились на заднем сиденье М-1, Антощенко рассказал, что его супруга с Аней близкие подруги, поэтому он знает кое-что про понравившуюся Лехе девушку из ГУГБ НКВД Тихон Афанасьевич Светышев, отец Анечки и один из первых большевиков на Дону, в царские времена был выслан далеко за Урал, где отбывал срок вместе с товарищем Сталиным. В Гражданскую войну Светышев — «товарищ Тихий» — воевал с Ворошиловым под Царицыном, после освобождения Донбасса стал комиссаром ДонЧК, потом перешел на партийную работу, отличился во времена расказачивания и коллективизации, а теперь занимал ответственный пост в Совнаркоме.