Танкист
Шрифт:
Капитан Авраменко слишком хорошо знал характер своих танкистов, поэтому не верил в то, что они смогут пропустить эту церемонию. Он почти был уверен в том, что его танкисты уже давно прослышали про эту необычную троицу недозрелых танкистов, об их необычных приключениях во вражеских тылах, а также об их тяжелом танке КВ, ветеране боев в 1941 году! Капитан Авраменко решил особо долго не светиться на этом мероприятии и, как можно быстрее, уносить отсюда ноги.
Сохраняя серьезное выражение своего лица, командир батальона клонился к уху старшины Полтавченко, что-то тихо ему приказал, а сам тут же скрылся за дверьми штаба батальона. Вслед за командиром батальона за этими же дверьми вскоре скрылись и остальные офицеры 1-го батальона 27-й
Прохор Ломакин внимательно отслеживал развитие событий на площади и, когда капитан Авраменко вместе с другими офицерами батальона скрылся в штабе, то он понял, что настала его минута.
Рядовой красноармеец Ломакин расправил плечи, выпрямился, осмотрелся вокруг. Сейчас он ничем, ни фигурой, ни обмундированием не напоминал молодого призывника, который понятия не имел о военной дисциплине и о военной службе. Одновременно с Прохором Ломакиным рядовые Мышенков и Кувалдин перестали выглядеть бойцами красноармейцами неряхами. Они как-то подтянулись, выправились. Грудь парней выкатилась вперед колесом, солдатское обмундирование на них перестало топорщиться, а как-то сгладилось, село по их ладно скроенным фигурам. Эта троица танкистов неожиданно для присутствующих на площади танкистов вдруг превратилась в настоящих русских гвардейцев, которых обычно рисуют на плакатах и с которых пресса обычно советует брать пример.
Разумеется. такая перемена во внешнем облике танкистов новичков не прошла не замеченной. Бойцы 1-го танкового батальона, маскировавшиеся за плетнем, громким шепотом и восклицаниями поприветствовали такую разительную перемену новичков.
Действуя, словно он командовал парадом на Красной площади в Москве, рядовой Ломакин громким командирским голосом скомандовал:
– Батальон, стоять смирно! Разобраться по подразделениям, быть готовыми принять участию в торжественном мероприятии по возвращению в строй боевого тяжелого танка Климента Ворошилова, который совершил героический рейд по вражеским тылам летом 1941 года. Этим танком было сбито шесть вражеских штурмовиков и три бомбардировщика ...
Пока Ломакин перечислял героические деяния танка КВ и его экипажа, танкисты 1-го батальона разбирались по взводам, ротам и артбатареям, выстраиваясь квадратом вокруг платформы с танком. Заняв положенные места в общем строю батальона, танкисты становились по стойке смирно, продолжая внимательно вслушиваться в слова рядового Прохора Ломакина.
– ... разгромлен и полностью уничтожен механизированный полк СС, двенадцать бронетранспортеров и шестнадцать вражеских танков Т-3 и Т-4.
С последними словами Прохор Ломакин задрал, чуть ли не на высоту пояса, свою правую ногу и "прусским шагом"{13} зашагал по направлению к старшине Полтавченко. Старшина с любопытством рассматривал приближающегося к нему рядового. Со стороны казалось, что Полтавченко не вполне серьезно, а больше играючи воспринимает данную ситуацию. Но, когда Прохор Ломакин приблизился к старшине и согласно уставу остановился от него в трех положенных шагах, круглое лицо старшины приняло серьезное выражение:
– Товарищ старшина, 1-й танковый батальон 27-й гвардейской танковой бригады построен по случаю торжественной церемонии возвращения в строй заслуженного ветерана 1941 года, тяжелого танка КВ, прошедшего почти тысячу километров по вражеским телам и уничтожившего до бригады живой силы противника! Прошу вашего разрешения на то, что ввести в танковый строй тяжелый танк КВ?
– Рядовой Ломакин, разрешаю тяжелый танк КВ ввести в строй!
Прохор Ломакин развернулся лицом к общему строю батальону и громко скомандовал:
– Батальон, тяжелый танк КВ вступает в строй 1-го батальона 27-й гвардейской танковой бригады!
Тут же поднялись и откинулись танковые люки, словно сам КВ приглашал экипаж занять места по боевому расписанию. Парни ловко и быстро поднялись на броню, встали по обе стороны орудийной башни танка, держась руками за приваренные к башне поручни. Над сельской площадью зазвучал гимн Советского Союза.
По его окончанию голос с металлическим оттенком произнес:
– Рядовые красноармейцы Прохор Ломакин, Михаил Кувалдин и Сергей Мышенков, вы включены в состав танкового экипажа. С этого момента получаете свободный допуск к органам управления танка и к его вооружению! Настоящим объявляю, что тяжелый танк Климент Ворошилов к походу и бою готов!
Танкисты батальона в едином порыве тронулись с места и, сделав пару шагов, подошли к платформе, на которой все еще стоял танк КВ со своим экипажем.
Всем было хорошо видно, как начал вибрировать бронекорпус КВ, который слегка поднялся в воздух и, проплыв над головами танкистов, опустился на свободное место за их спинами. В этот момент заработал танковый двигатель, молчавший более чем полтора года назад.
Полковник Невжинский ходил по комнате, бессильно сжимая кулаки, сердито посматривая на капитана Авраменко, который стоял перед ним с багровым лицом, низко опустив голову, словно провинившийся мальчишка. По правде говоря, он с удовольствием отхлестал по щекам этого парня в офицерской форме за ту ошибку, которую тот допустил во взаимоотношениях со своими подчиненными рядовыми танкистами! Но нельзя, этот молодой офицер столько времени провел на фронте! Он столько повоевал с немцами, неплохо себя показал, немало побил фрицев! И с таким богатым боевым опытом этот капитан Авраменко допускает такую серьезную политическую ошибку, как устроить массовое сборище танкистов своего батальона для участия в церемонии ввода в строй старого тяжелого танка! Идея-то, в принципе, неплохая, наша советская, но командиру батальона нельзя было пускать это мероприятие на самотек, иметь дело с подозрительным экипажем того танка. Он же специально предупреждал этого капитана о том, чтобы тот подальше своих бойцов танкистов держал бы от этой троицы танкистов, которых им так несвоевременно подсунул НКВД.
Видимо, сегодняшние молодые офицеры хорошо понимают только сердитый окрик своих старших командиров, думал Невжинский, туда-сюда мечась по комнате, одновременно раздумывая о решении выхода из этого идиотского положения. Вот сейчас и приходится ему попусту изгаляться над Авраменко, искать нужные слова, чтобы этот молодой офицер, командир батальона, понял, что он, как командир батальона, неправильно построил идеологические взаимоотношения с танкистами своего батальона. Надо же было ему устроить это сборище, да еще позволить тем тюремным доходягам выступать перед всем приписным составом всего батальона! Хотя слова они произносили неплохие, своих братьев танкистов призывали крепко биться за отечество, не щадя своих жизней!
Но нельзя, даже в Красной армии, позволять рядовым танкистам устраивать политические митинги на линии фронта, предварительно их проведение, не согласовав с правоохранительными армейскими органами.
Когда начальник Особого отдела бригады, словно взмыленный жеребец, влетел в помещение штаба бригады, чтобы ему, командиру бригады, сообщить о проведении несанкционированного политического митинга в 1-м танковом батальоне, то полковник Невжинский, командир бригады, поначалу ему попросту не поверил. А у начальника Особого отдела бригады в тот момент глаза были на затылке из-за того, что этот митинг не был предварительно согласован с ними, особистами, представителями этих правоохранительных армейских органов. Ведь, если бы они заранее знали бы о проведении такого мероприятия, то провели соответствующие профилактические аресты, тогда и можно было бы проводить митинги. Сейчас же этот особист, майор-гаденыш, хорошо понимал, что он сам вместе с командиром бригады, а также вместе с командиром того батальона - все они горят ярким пламенем в этой связи.