Таня Гроттер и посох Волхвов

Емец Дмитрий Александрович

– Погоди, Зуби… Не все так просто. У них должна быть цель. Симорг – страж мирового древа. Да и Перун с Велесом справедливы настолько, насколько могут быть справедливы древние боги, до сих пор уверенные, что мир принадлежит им… – задумчиво произнесла Медузия.

– Они утверждают, что у них что-то украли. И требуют, чтобы мы это нашли и вернули… Это сказал Симорг. А потом то же самое повторил трехликий! – не оборачиваясь, сообщила Таня. Так как конкретно к ней никто не обращался – она произнесла это в пространство.

Сообразив, что они говорили недостаточно

тихо, Зуби и Медузия укоризненно уставились на нее.

– Вернем что? Что у них похищено? – спросила Зуби.

– Она не знает. Древние боги предпочитают говорить загадками, – ответил за Таню Тарарах.

Простодушный питекантроп ощущал себя виноватым: ведь это он привел девочку в кабинет к академику, в полной мере не осознав, какую бурю это вызовет и к каким последствиям для нее приведет.

– Это правда, Гроттер? – буравя ее ледяными глазками, спросил Поклеп.

– Честное тибидохское! Клянусь Чумихой и Пипиными прыщами, – сказала Таня.

Сарданапалу она бы не стала дерзить, но Поклеп доводил ее до белого каления. Таня сама толком не могла понять, что с ней происходит.

– А ты не спросила?

– Нет, как-то не пришлось… – покачала головой Таня.

Она хотела добавить, что общаться с огромной полуптицей, которая сразу везде и голос которой похож на трубы Апокалипсиса, – удовольствие ниже среднего, но решила промолчать. Скорее всего преподаватели и сами догадываются, что Симорг не курица.

Поклеп и Зубодериха переглянулись.

– Я думаю, что с Гроттер все ясно. Теперь надо решить, что с ней делать. Оставлять ее без наказания было бы неверно. Это полностью развалит дисциплину в школе. И это наказание должно быть поучительным! – твердо сказала Великая Зуби.

Поклеп хмыкнул:

– Чего тут обсуждать? Мое мнение вы знаете. Наша школа не курорт. Или зомбировать, или темное отделение… Я за зомбирование! – заметил он.

– Я за темное отделение. Я сама его заканчивала. Не думаю, что это так ужасно. Мне это пошло только на пользу! – заявила Зубодериха.

Медузия Горгонова приблизилась к Тане. Волосы на ее голове чуть шевелились, но все же – и это вселяло робкую надежду – не превращались в змей. Но стоило Горгоновой заговорить, как внутри у Тани все сжалось.

Голос Медузии был холоден и резал, как скальпель:

– Ты знаешь, Гроттер, я родом из Греции. Мне хотелось бы рассказать тебе одну историю. Некогда Тесей плавал на Крит сражаться с Минотавром. Потом корабль, на котором он плыл, поставили в акрополе одного греческого города в память об этом событии. Когда одна доска корабля сгнивала или отваливалась, ее заменяли. Через несколько столетий от корабля не осталось ни одной прежней доски, он был целиком новый, но в то же время похож на прежний. И тогда философы стали спорить: тот ли это корабль или уже не тот… Вот так и ты – смотрю на тебя и не могу понять: та ли ты или уже не та?..

Таня смотрела в пол. Медузия отвернулась.

– Я предлагаю перевести ученицу Гроттер на темное отделение! – твердо закончила она.

Ягге негодующе запыхтела вишневой

трубочкой. Душистый дым складывался в причудливых зверей, о большинстве из которых едва ли слышал даже Тарарах. В цветастом платке, завязанном на груди, в длинной шуршащей юбке Ягге ужасно походила на старуху-цыганку. Вот только подойти к ней и пошутить: «Позолоти ручку!» – решился бы не каждый. А если бы решился – это была бы самая одноразовая из всех шуток.

– Я против! Мой Ягун был на темном отделении – и стал ужасно дерганым… Подержи мы его там еще годок, он бы стал как Гуня Гломов. Или как Шито-Крыто… Зырк-зырк во все стороны… Все про всех знаю, никому про себя не расскажу! – проговорила Ягге.

Теперь, когда все уже высказались, последнее слово осталось за Сарданапалом. Академик Черноморов долго молчал, барабаня пальцами по столу. На Таню он упорно не смотрел.

– Мне очень жаль, Таня… Стыдно перед твоим отцом Леопольдом, стыдно перед дедом, но я просто не вижу иного выхода… – наконец произнес он. – Существуют поступки, которые говорят сами за себя, и даже я не в силах что-то изменить. С завтрашнего дня ты будешь учиться на темном отделении.

Таня хотела что-то сказать, но внезапно ощутила, как у нее сдавило горло. Она не могла произнести ни звука. В горле словно застрял камень.

– И пойми: не мы перевели тебя туда – ты сама перешла… Твои поступки перевели тебя, – добавил Сарданапал.

– Incidis in Scyglam cupiens vitare Charybdim! [5] Докатилась! Позор на мою седую голову! – проскрипел перстень Феофила Гроттера. Здесь прадедушка Феофил слегка передернул: он был лыс как колено лет с тридцати.

5

Ты встречаешь Сциллу, желая избежать Харибды (лат.).

– Таня, у тебя есть вопросы? Ты что-нибудь хочешь сказать? – спросил глава Тибидохса.

Таня впервые увидела его глаза. Они – она готова была поклясться – были влажными. «Не мы перевели тебя туда – ты сама перешла», – словно заново услышала она его голос.

– Н-нет… – деревянными, как после анестизирующего укола, губами выговорила Таня. Если преподы хотят, чтобы она их упрашивала, – этому не бывать! Она не собирается размазывать сопли по лицу и никого умолять. На темное так на темное. Хоть на отделение вуду, если Сарданапалу вздумается такое завести.

– Ну, нет так нет! Идите, ученица Гроттер! – повысил голос академик.

Медузия взглянула на него с некоторым сомнением. Желая, вероятно, выдержать строгость, Сарданапал встал, подошел к окну и стал смотреть на драконбольный стадион, по которому с граблями понуро ходили джинны. Моросил противный осенний дождь. Было серо и пасмурно. Небо было точно расплывчатая фиолетовая клякса с потеками туч.

Таня повернулась и пошла к двери.

– Давно пора! Темное отделение давно по ней плакало! – словно сквозь вату услышала она голос Поклеп Поклепыча.