Таосский шум

Наступил долгожданный первый день лета того года. День, утром которого начинают новую жизнь, но возвращаются к привычному порядку вещей уже в полдень. Какой именно это был год не так уж важно, да и мало кто из участников событий сумеет это вспомнить. Несложно узнать десятилетие, и этого будет достаточно, чтобы понять, с какими поколениями и этапами их существования приходится иметь дело. Детали могут подсказать и больше тому, кто хочет знать не только куда он едет, но и на каком автобусе. Сам я предпочитаю смотреть в окно, а не изучать маршрут на карте.

За этим окном смешавшиеся в толпу разношёрстные представители поколений, каждый как умеет, проживали свои три с половиной сотни дней, включившие в себя ветренную зиму, дождливую весну, и добредшие, наконец, и до лета, задолжав по пути жителям города хорошую погоду. Лето окажется по-летнему жарким, коротким и щедрым. Люди знают, как много надежд оно подарит и как беспощадно уйдёт, оказавшись для одних первым или последним, а для других обернувшись наполненной солнцем и смехом порой, о которой приятно будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. Должно быть, если расположить все разрозненные ценные воспоминания одного человека в хронологическом порядке, то они уместятся в одну неделю, ради которой и стоило просыпаться по утрам. Она начинается с рассвета в воскресенье и первого понимания того, что зеленый цвет нравится больше остальных, и прокатывается через семь суток разрозненных обрывков жизни, разделенных сном, обедом и пустыми разговорами, пока в субботу человек не ложится спать в последний раз, уже с закрытыми глазами подводя итоги прошедшей недели и сожалея, что так мало было сделано во вторник, но радуясь тому, как субботний восход солнца оказался похож на самый первый – воскресный. И если так, то на земле одновременно проживает семь поколений, и у каждого из них идет свой день недели.

Но лето приходит сразу для всех, независимо от того, был вчера четверг или понедельник. Оно не может не вписаться в планы, и его нельзя пропустить, оправдываясь потом, что именно в тот день не смотрел новостей и не читал газет, и узнать о его наступлении только из разговора незнакомцев, ведущих беседу неприлично громко и стоящих рядом в очереди в супермаркете. А где были вы, когда наступило лето? Случайный прохожий и не вспомнит, хотя совсем недавно отсчитывал оставшиеся весенние дни по пути на работу. Да и столько всего уже произошло, а заладили про несчастный один день! Ведь лето богато на события шумные и не очень, к последним и относится последующая история, знакомая только её участникам. К ней и следует уже обратиться, пока она не забылась окончательно. Истории имеют свойство гаснуть, если некому раздувать огонь.

История

Таосский шум – доносящийся из пустыни шум неизвестного происхождения недалеко от города Таос

Гораздо больше жителей слышало сам шум, чем слышало о нём. Он родился неизвестно где и эхом прокатился по близлежащим улицам, забиваясь в крошечные трещины в стенах домов и стекая в канализацию вслед за коротким ночным дождём. Шум был похож на последний раскат грома – самый звучный и с достоинством затихающий и уступающий место другим мелодиям и звукам. Младшего он не побеспокоил – в отличии от большинства детей и многих взрослых, мальчик любил рано вставать. Точнее, это не требовало от него особых усилий. Если по воле разума Младший открывал глаза, когда маленькая стрелка указывала на семь часов, то не начинал выторговывать у самого себя ещё несколько дешёвых минут, чтобы понежиться в тёплой постели, а сразу поднимался, одевался и шёл заниматься своими делами. А если в редких случаях он и продолжал дремать, то ему снились кошмары, в которых он не мог закрыть кран с водой или подвергался нападению роя пчёл, и день не задавался. Мать сетовала, что у сына короткая утренняя песня, прямо как у его отца, который тоже не давал ей высыпаться во времена, когда они ещё жили все вместе. Матери не нравилось, если рано утром топали, шуршали, гремели. Она работала с девяти утра неподалёку от дома и предпочитала сон завтраку, выбегая из дома за несколько минут до начала рабочего дня.

– Поесть я могу и на работе, – рассуждала София – мать Младшего, – а вот поспать там удаётся редко.

Помимо этого, она частенько засиживалась допоздна с громко смеющимися, бестолковыми подругами, называющими друг друга за глаза стервами, а ночью засыпала под работающий телевизор, оставляя на кухне или у дивана одну или несколько грязных кружек из-под чая или кофе. Младший никогда не жаловался. Он считал мать несчастной и отчасти самой же виноватой в её текущем положении и проблемах. Сама София и вовсе не признавала, что жизнь однажды свернула не туда, а все мелкие недочеты в их с сыном существовании исправит Младший, когда вырастет и начнёт много зарабатывать. Да хотя бы даже просто зарабатывать. Младший ещё помнил, как им жилось полноценной семьёй, и мама, несмотря на все трудности и ругань, преследовавшие их в то время, казалась ему веселее и добрее. Отец ушёл спустя несколько дней после завершения споров, криков и выяснения отношений. Младший сначала воспринял тишину как хороший знак, но ничего хорошего в ней не было. Это была минута молчания, объявленная по совместной жизни и любви. Родители стали друг к другу равнодушны и больше не собирались тратить время на пустые разговоры, а начать разговоры осмысленные им мешало нечто, возможно, их гордость и невнимательность.

После расставания с мужем Софии пришлось вспоминать, как зарабатывать деньги, и она с трудом устроилась в обувной магазин на соседней улице. Никто не хотел связываться с неопрятной, не имеющей особого стажа женщиной средних лет, пока один старый знакомый не сжалился над ней. Стоит отметить – язык у Софии был подвешен что надо, и посетители магазина с трудом уходили от неё без покупок. Дома за семейным ужином недовольные покупатели во всеуслышание обвиняли продавщицу в назойливости, а себя молча укоряли за уступчивость, но мало кто приносил товар обратно. В добавок, София заранее узнавала о скидках и время от времени приносила сыну поддельные кроссовки известных марок, купленные на распродаже. Кроссовки редко подходили по размеру, и Младший радовался, если они были ему велики.

На кухне шумел чайник. Младший отмыл засохшие кофейные разводы от кружки с изображением Эйфелевой башни и уселся за стол перед окном, опёрся подбородком на руку и принялся изучать проезжающие автомобили. Они мало чем различались, за исключением цвета. Проще всего было отличить дорогие от дешёвых, а среди них у всех были одинаковые фары, зеркала и даже ручки на дверях. По наблюдениям Младшего, дешёвых машин ранним утром проезжало больше. Он слышал, как решительно хлопают двери квартир, как гудит и щелкает лифт, и видел людей, выходящих из их потрепанной многоэтажки. На улице было солнечно и тепло, но иные жильцы, покидая дом, выглядели недовольными и уставшими. У женщины на руках плакал ребёнок, и она тщетно пыталась его успокоить, одновременно укладывая вещи в багажник автомобиля.

– Не грусти, мелкий, – неожиданно для себя произнёс вслух Младший. Он ещё не был до конца уверен, хотел ли он брата или сестру.

Высокий чайник выключился, и Младший налил кипяток в кружку с заранее приготовленным пакетиком с заваркой, нарезал бутерброды и неспешно их съел, попутно дуя на выпускающую пар кружку и делая из неё маленькие глотки. Затем полазил по кухонным шкафам в поисках сладостей и, не найдя ничего, вымыл посуду под слабым напором воды, чтобы избежать шума, и отправился обуваться. Он достал свои кеды, бережно задвинутые в самый угол, удивился, что зимняя обувь до сих стоит немытая в коридоре, и принялся распутывать узел, случайно затянувшийся на одном шнурке.

– Это ты опять там ходишь? – раздался недовольный и заспанный голос матери из спальни.

– Кому же ещё ходить у нас дома? – сухо ответил Младший.

– А чего не спится? – спросила мать, судя по скрипу кровати, переворачиваясь на другой бок. – Каникулы же.

– Мы с Альгобаром наказаны, – постарался не показать обиду в голосе Младший. – Тебя вызывали в школу по этому поводу, но ты не пошла – расстроилась, что сломала каблук на лестнице.

– Хорошие были туфли, – вспомнила тот день София. – А родители Альгобара ходили?

– Отец ходил.

– И Альгобар всё равно наказан?

– Да.

– Значит, я правильно сделала, что не стала напрасно тратить время, – зевнула мать. – Да и вообще, ты взрослый уже – сам разберёшься. Позавтракал?

– Попил чаю. С хлебом и сыром.

– Умница.

Младший задержался в дверях, ожидая продолжения разговора, но других вопросов не последовало. Над головой залаяла собака, и Младший, взглянув на часы на стене, поспешил уйти, не желая выслушивать отборные проклятья матери в адрес соседей.