Тарантул (худ. А. В. Яркин)
Шрифт:
– Ну что, допрыгались, Роман Борисович? – спросила она дефектара, отпускающего лекарства фасовщице.
– Что такое? Как ты сказала?
– А так! Допрыгались, говорю! В милицию вызывали и про ваши комбинации спрашивали.
– Кто спрашивал?
– Обэхаэс…
К удивлению Аннушки, это сообщение не произвело особенного впечатления. Шарковский внимательно посмотрел на санитарку и пожал плечами.
– Каждая
– Не указывайте! Я свои обязанности лучше вас знаю. Вот погодите… Следствие начнется – не так запоете, – проворчала она себе под нос, но так, чтобы это слышал Шарковский.
В конце рабочего дня Шарковский подошел к рецептару.
– Ольга Михайловна, в милиции действительно интересовались моей особой? – вполголоса спросил он.
– Да. Задавали вопросы, имеющие явное отношение к вам. Догадаться было нетрудно.
– Странно… Неужели настучал кто-нибудь из наших работников?
– Поищите лучше среди своих знакомых, Роман Борисович.
– Мои знакомые доносами не занимаются. Я подозреваю новую кассиршу.
– Валю! Не говорите глупости. Прекрасная, самоотверженная девушка. Чем вы ей насолили?
– Иногда личные мотивы не имеют особого значения. Она подослана к нам с определенной целью.
– А если и так… Вас это тревожит?
– Ничуть.
– Меня тоже.
Шарковский с минуту молчал, выжидая, пока Ольга Михайловна писала рецепт.
– Вы думаете, что они затевают дело? – спросил он.
– Думаю, что да.
– Э-хе-хе!.. – шумно вздохнул Шарковский. – Опять надо архив поднимать. Хорошо, что я человек предусмотрительный и на каждый грамм у меня есть бумажное оправдание. Не там они ищут причины своих неудач… Кто виноват в том, что война застала нас врасплох? Столько было разговоров, а как до дела дошло… Везде дефицит.
– Роман Борисович, вы напрасно мне это говорите! – резко сказала Ольга Михайловна. – Оправдывайтесь там… Я отказалась давать показания… Я не имею фактов.
– Так их и нет, Ольга Михайловна.
– Тем лучше для вас.
Не желая больше разговаривать с Шарковским, Ольга Михайловна отправилась в ассистентскую за готовыми лекарствами.
28. АРЕСТ
Вечером к Шарковскому пришел участковый инспектор.
– Роман Борисович, разрешите войти? – с некоторым смущением сказал он, останавливаясь в дверях дефектарной.
Участковый бывал в этой комнате не раз, и не только по делам службы. В дефектарной имелись весьма привлекательные снадобья, вроде чистого спирта.
– Входите, входите, товарищ
– Здоровье вполне приличное. Устаю последнее время. Работы много.
– Присаживайтесь, – предложил Шарковский.
– Да нет… Я к вам по делу. На одну минутку. Видите ли… Такая, понимаете ли, оказия… Не представляю, с какого боку и приступить, – мялся участковый.
– Я знаю, зачем вы пришли, – криво усмехнувшись, сказал Шарковский. – За мной? В гости приглашать…
– Вот, вот… – обрадовался Кондратьев, – приглашают вас завтра на площадь для разговора. Комната двести вторая. Вот, пожалуйста, повестка, распишитесь…
Участковый вручил розового цвета толстую бумажку и обнадеживающе похлопал Шарковского по плечу.
– Не расстраивайтесь и не огорчайтесь… Ничего особенного… Я уверен, что у вас все в ажуре.
– Да, конечно… Если кому-нибудь и отпускал незаконно немного спирта, то без всякой корыстной цели.
– Без корысти. Для внутреннего употребления! – засмеялся участковый. – Это точно, точно. Но вы про спирт ничего не говорите. Не надо давать им предлоги… Ни к чему. Зацепятся и начнут из мухи слона высасывать. Есть у нас такие… Не давайте им повода… Боже вас упаси! Пускай сами докажут. Я говорил с оперуполномоченным, – переходя на шепот, сообщил он, – спрашивал про ваше дело. Ерунда! Никакого дела еще и нет. Помните, что признаться никогда не поздно. Ну да вы и сами не мальчик. Не мне вас учить…
Шарковский пристально посмотрел на участкового инспектора, и в этом взгляде Кондратьев увидел и злобу, и раздражение, и презрение, и что-то еще такое, отчего он сильно смутился.
Стремительное наступление Красной Армии сильно подорвало фашистский дух не только на фронте. Завербованные или заброшенные в тыл предатели всех мастей: шпионы, диверсанты, разведчики – крепко задумались о своей дальнейшей судьбе и о том, как им спасать свою шкуру. Вызов в милицию для Шарковского, без сомнения, был выходом почти счастливым. Если его отдадут под суд за такие пустяки, как незаконная продажа лекарств, то он получит от двух до семи лет и скроется в тюрьме до окончания войны. Потом дело пересмотрят, возможна амнистия, и он освободится.
Именно на это и рассчитывал Иван Васильевич. Шарковский был опытный и очень осторожный враг. Не случайно органы госбезопасности его «прохлопали», как выражался подполковник. Долгое время резидент абвера (военная фашистская разведка) Шарковский жил и действовал в самом центре Ленинграда, и никто, даже работники аптеки, общавшиеся с ним ежедневно, ничего не подозревали. Установлено, что к Лынкису на Васильевском острове Шарковский не ходил и встречались они в других местах. Получив повестку, Шарковский имел достаточно времени, чтобы сообщить Тарантулу о вызове его в милицию. Но как это было сделано, проследить не удалось.