Тарантул (Тарантул 3)
Шрифт:
– Есть поторопиться!
– Затем вот еще что… Осторожней с ребятами. Я понимаю, что это надежные помощники, но по молодости слишком смелы, слишком горячи, слишком активны и могут сорваться. Вряд ли ты хочешь иметь на своей совести несчастный случай… Согласен?
– Согласен, товарищ генерал.
– Тогда все.
Вернувшись к себе в кабинет, Иван Васильевич вызвал Маслюкова.
– Садитесь, Сергей Кузьмич, и слушайте внимательно. Получил приказание сократить сроки операции. В связи с этим вам серьезное задание. Выясните у Вали Калмыковой, кто из работников аптеки наиболее болтливый, и вызовите их на
– Да.
– Вопросы?
– Успеет ли Шарковский сообщить Мальцеву, что его вызвали в милицию?
– Думаю, что если вы завтра днем побеседуете с работниками аптеки, то ночью он постарается уже сообщить… Должен сообщить.
– Еще вопрос, товарищ подполковник. Знает ли Шарковский об аресте Лынкиса?
– По моим сведениям, нет.
– Мы берем лучший вариант.
– Возьмем худший – знает. Что из этого следует?
– Арест Лынкиса имеет для них большое значение. Он может сообщить об этом Мальцеву.
– Зачем?
– Явка же провалена.
– Допустим, что так. Дальше?
– Выходит, что обе явки провалены. Что будет делать Тарантул? Приостановит свою операцию?
– Об этом мы сразу узнаем.
– И что же? – продолжал спрашивать Маслюков.
– И всё. Возьмем Тарантула и будем считать, что дело закончено.
– Но мы захватим не всех…
– У нас нет времени, Сергей Кузьмич. Положение дел на фронте торопит.
– Тогда у меня больше нет вопросов.
– Продумайте мелочи. Рассчитываю на вашу осмотрительность.
Резко звякнул телефон. Иван Васильевич снял трубку и услышал торопливый, взволнованный голос:
– Алло! Попросите к телефону дядю Ваню. Срочно!
– Я у телефона. Это Миша?
– Фу! Я думал, что не застану вас. У меня срочное дело. Немедленно надо повидаться.
– А по телефону нельзя?
– Нет… Тут такая история неожиданная…
Волнение мальчика передалось и Ивану Васильевичу. Если Миша говорит о срочности, о какой-то неожиданности, то, значит, действительно что-то случилось.
– Не торопись. Говори спокойно, Миша. Ты откуда звонишь?
– Да тут, в почтовом отделении, из автомата. На Старо-Невском.
– Хорошо. Если нужно, то давай встретимся. Я сейчас приеду. Какой номер почты?
– Номер я не знаю. Недалеко от лавры.
– Найдем. Я сейчас выезжаю, а ты пройди в помещение почты и там жди. Купи бумагу и напиши отцу письмо. Машину мою ты знаешь?
– Знаю.
– Мы остановимся у входа. Я пройду на почту, спрошу письмо до востребования, а ты тем временем садись в машину. Так можно?
– А почему нельзя?
– Ну мало ли что! Я же не знаю, какое у тебя дело. Может быть, за тобой следят?
– Нет. Тут ничего такого нет.
– Значит, так и сделаем. Минут через десять я приеду.
Иван Васильевич повесил трубку, взглянул на Маслюкова и, пожав плечами, пояснил:
– Звонил Алексеев. Что-то у него случилось.
– Я нужен, товарищ подполковник?
Иван Васильевич ответил не сразу. Все помощники из его группы заняты, и если у Миши Алексеева были важные сведения, требующие быстрых, решительных действий, то Маслюкова следовало взять с собой. «Мальчик находится на Старо-Невском около лавры, – думал Иван Васильевич. – Там недалеко Никольское кладбище, где его приятель Степа Панфилов „ловит птиц“».
– Хорошо, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Едем вместе. В крайнем случае, Шарковским займется Трифонов.
Миша Алексеев вышел из будки автомата, прошел в небольшую комнату, всю перегороженную невысоким барьером. Почта работала с большой нагрузкой, и народу здесь было порядочно, главным образом женщины. Купив бумаги и конверт, Миша прошел в конец комнаты, где около окна стоял стол и стулья. В столе были врезаны две чернильницы и лежало несколько ручек.
Здравствуй, папа!
Давно от тебя не было письма. По газетам мы знаем, что вы гоните фашистов с нашей земли. Бейте их крепче! Люсенька здорова и сильно выросла. Хотели нынче определить ее в школу, но тогда ей нельзя жить в детском саду, нужно отдать в детский дом. А я не хочу. Она же у нас не сирота. И отец есть, и брат взрослый. Я бы взял ее домой, но только некогда мне. Приходится учиться, и дома почти не бываю. Сегодня мы похоронили Василия Кожуха. А погиб он как настоящий герой. Сначала спасал от пожара цех на заводе и так обжегся, что всего перевязали и положили в больницу, а позавчера попал снаряд в их палату, и Вася погиб. И очень у меня на сердце тяжело, папа. Хороший он был парень и лучший мой друг…
Горько вздохнув, Миша отвернулся к окну. Выступившие слезы кололи глаза и заволокли все туманом…
Сегодня утром его вызвали с урока. В раздевалке ожидал Степа. Взглянув на него, Миша сразу понял, что произошло ЧП, или, иначе говоря, чрезвычайное происшествие.
Умер Васька! Это страшное известие вначале удивило. Ведь он уже думал об этом. Предчувствовал… Как это может быть? Ничего не знать о смерти друга и так беспокоиться за него!..
По дороге на завод Степа рассказал, с каким трудом он его разыскивал, ну и, конечно, не утерпел: сообщил о секретном задании. Под предлогом ловли птиц он весь день находится на кладбище и смотрит во все глаза за приходящими и уходящими.
«Чудак! А что бы он сказал, если бы узнал о моем задании? – подумал в тот момент Миша. – Хвастается такими пустяками».
Гражданская панихида была в комитете комсомола, но на завод их не пустили. Долго и настойчиво просили они пропуск, вызывали начальника охраны, грозили, требовали, но ничего не помогло. Пришлось ждать у проходной. В одиннадцать часов из ворот завода выехали три грузовые машины. На первой стоял гроб с телом Васи, возле которого сидела его мать и еще несколько женщин. На других машинах ехали провожающие. Несмотря на то что машины были набиты и заводские комсомольцы стояли вплотную друг к другу, им разрешили забраться в кузов.