Тарантул
Шрифт:
– Да что я, маленький, что ли? – с явной обидой сказал Степа. – Не первый раз.
– А дружок у тебя надежный?
– За Сашку я не ручаюсь. Вот если бы Васька был здоров…
– Про Ваську поминать нечего. Если он в госпитале лежит, значит, не выпишут раньше времени.
– Василий Алексеевич, а если Сашке ничего не говорить? Просто надо, мол, птиц наловить – и всё.
– Можно и так.
– А то и на самом деле… вдруг разболтает кому-нибудь, а потом я буду виноват, – сказал Степа, но, чувствуя несправедливость, прибавил: – Вообще-то он парень хороший. Мы с ним в одной школе
Мать принесла сковородку с мелко нарезанным шипящим картофелем, и снова разговор принял другое направление. Уклониться от ужина не удалось, да Трифонов не очень настойчиво и отказывался. Картофель в Ленинграде был блюдом незаурядным, и водился он только у тех, кто сам позаботился вырастить его где-нибудь на бывших цветочных клумбах, на пустырях, во дворах. Остальным ленинградцам по карточкам выдавали крупу.
– Кушайте на здоровье, – говорила Варвара Васильевна, с гордостью накладывая на тарелку аппетитно поджаренный картофель. – Мы от прошлогодней картошки все верхушки срезали и много ее вырастили. С непривычки-то я сначала не верила. Все думала, не вырастет из верхушек. На семена много оставила цельной… на всякий случай. А теперь жалею. Надо бы и с семенной тоже верхушками досадить. Сколько зря картошки пропало! Теперь буду умней.
– Опыт – великое дело.
– А Степан еще что делал… Некоторые стебельки отдельно отсадил, золой их удабривал… И что вы думаете? Тоже наросла картошка, и много!.. Ему бы на агронома учиться. Любит он в земле копаться.
– А ты думаешь, агрономы в земле копаются? – спросил Степа и сейчас же ответил сам: – Ничего подобного!
– Не мели! – строго сказала мать.
После ужина Степа вышел проводить Трифонова во двор, и здесь они закончили оперативный разговор.
Самое приятное в поручении Трифонова – таинственность. Под видом невинных любителей они поедут на Никольское кладбище и будут ловить птиц. Но каких птиц? Никто не должен знать, что Степку интересуют не крылатые, а двуногие «птицы». Тайна распирала Степкину грудь, хотелось с кем-нибудь поделиться, похвастать поручением… Но с кем? Васька в больнице, а Мишка где-то пропадает и домой почти не заходит. А больше сказать некому. Сашке решили не говорить. Но все-таки надо же как-то объяснить свое странное предложение.
Попрощавшись с Трифоновым, Степа отправился на второй двор, где жил приятель-птицелов.
Предложение очень удивило Сашку.
– Не знаю, чего ты выдумал, – неуверенно проговорил он, почесывая давно не стриженные, спутанные волосы. – Есть у меня один пухлячок*. Хочешь, продам? – предложил он.
– А что мне твой пухлячок! Мне надо много птиц, и разных.
– Вот еще… разных! А где ты их возьмешь? Летние давно все улетели.
– При чем тут летние? Синички есть? Снегири, щеглята есть?
– Ну есть.
– Вот их-то нам и надо. Ты не бойся. Я обо всем договорился. Заплатят. Сколько ни поймаем, за всех заплатят.
– А кормить их чем?
– Фу ты какой! Зачем кормить? Как только поймаем, сразу сдадим. Не помрут же они за день.
Сашка снова почесал свою растрепанную гриву и неопределенно хмыкнул. Было ясно, что Степкино предложение соблазняло.
– Ну а зачем обязательно на Никольское кладбище? – спросил он. – Пойдем лучше на Крестовский остров или на Каменный.
– Так туда и пустят! Там воинские части. А ты что, покойников испугался?
– А чего их бояться? Позапрошлой зимой у нас рядом, в прачечной, покойников было знаешь сколько, и то не боялся. Выйдешь из дома, а он поперек дорожки лежит. Ну и что? Переступишь и пойдешь…
Разговор затягивался, и Степа решил немного приоткрыть тайну своего предложения.
– Слушай, Сашка… Ты можешь держать язык за зубами? – таинственно спросил он.
– А что?
– Если я тебе скажу один секрет, ты можешь никому, ни одной душе ни слова?
– Ясно, могу.
– Дай честное слово.
– Ну даю.
– Нет. Ты скажи: «Даю честное слово, что никому, ничего, никогда не скажу!»
Заинтригованный, Сашка охотно повторил обещание.
– Вот! – одобрительно сказал Степа. – Но помни… Если проговоришься, то несдобровать!.. Теперь слушай. Ты знаешь, кому нужны птицы? Ты думаешь мне? Как бы не так! Они «там» нужны.
Последнюю фразу он произнес шепотом, многозначительно подняв палец. У Сашки глаза стали совсем круглые, но выражали они только одно: недоумение.
– Понимаешь – «там»! – еще таинственнее продолжал Степа. – Помнишь, как мы ракетчиков ловили в сорок первом?
Сашка молча кивнул.
– Вот… – продолжал Степа. – Это вроде… Понимаешь?
– А зачем птицы? – спросил после некоторого размышления Сашка.
– А ты думаешь, я все знаю? Ты думаешь, мне скажут зачем, если это военная тайна? Надо – и весь разговор. Может, они их, как почтовых голубей, хотят использовать. Может, для какой-нибудь сигнализации… Почем я знаю! Дали оперативное задание наловить, и я сказал: есть! Боевой приказ! Кумекаешь? – вспомнив услышанное от Трифонова слово, сказал Степа, хотя сам смутно понимал его значение. Но оказалось, что Сашка знал это слово.
– Кумекать-то я кумекаю… – медленно произнес он. – Но как же они почту понесут? Маленькие же.
– Микропочту.
– А куда они полетят? Голуби обратно в свой дом возвращаются. Там птенцы…
– Ну, может, и не для почты, – сердито перебил его Степа. – Привязался тоже! Я тебе для примера сказал.
– А сколько штук им надо?
– Сколько поймаем. Чем больше, тем лучше.
– Тогда лучше на Крестовский поехать. Там в парке много синичек.
– Опять снова здорово! Я же тебе сказал, что на Никольском кладбище приказано ловить.
Сашка еще раз озабоченно почесал свои космы, похожие на плохо сделанный парик, и поднялся.
– Ну ладно. Раз приказано – пойдем. Но только для приманки у меня один пухлячок…
– Хватит. Посадим его в западёнку.
– Лучше бы под тайник…
И друзья приступили к деловому обсуждению предстоящей охоты.
22. ПТИЦЕЛОВЫ
Последние дни над городом висел сырой, холодный туман и беспрерывно моросил назойливый дождик. И вот в одну ночь все изменилось. Погода повернула к зиме. Крепкий морозец высушил небо, асфальт, крыши домов. Лужи покрылись хрустящим льдом, а звуки стали звонкими, гулкими.