Тарантул
Шрифт:
«Значит, Васька больше никогда ни о чем не попросит… Значит, больше ему ничего не надо. Это была последняя просьба».
И вдруг Степа понял, что в его жизни произошло событие, о котором он раньше никогда не задумывался. На своем коротком веку он видел много покойников. Зимой сорок второго года смерть косила людей направо и налево. Они валялись на улицах, их накладывали штабелями и возили на грузовиках. С фронта приходили известия о смерти разных людей, но все это почему-то не трогало его душу.
И только сейчас,
Густой комок сдавил горло, закупорил дыхание, в груди что-то задрожало. Он побежал на второй двор, спрятался там за бетонный ящик помойки и разрыдался. Горько всхлипывая, он долго плакал, не стыдясь и не скрывая слез. И вместе с рыданиями из груди вырывались слова:
– У-у, гады проклятые!..
Далеко в порту застучали зенитки. По проспекту, шумно фырча и хлопая, прошли две машины.
«Керосину лишнего в бак налили», – машинально подумал Степа и почему-то вспомнил, как однажды они ехали в ЦПКиО на «колбасе» трамвая*, и Васька держал его левой рукой за шиворот, чтобы не свалился на повороте…
На другое утро Степа поднялся рано.
– Что! Опять поручение? – подозрительно спросила мать.
– Нет. Я поеду за Мишкой, а потом к Васе на завод… Ты же сама сказала, что сегодня похороны.
– Ну смотри у меня!.. Я терплю, терплю, да и лопнет у меня терпение… Тогда не обрадуешься.
– Ладно уж… Чего ты с утра начинаешь!..
Поев на скорую руку, Степа оделся, вышел из дома и отправился к Сашке. Восточная сторона неба была оранжево-красная. Ясная, морозная погода держалась. «Опять будут стрелять, гады!» – подумал Степа. И, словно в ответ на это, до слуха донеслись хлопки пушек, а вскоре и далекий треск разрывов.
Сашка собирался ехать на кладбище. Пойманные птицы разбудили в нем охотничий азарт, и, несмотря на смерть и похороны Васи, он решил поездку не отменять, тем более что вчера к вечеру опять прилетала стайка снегирей. Пускай Степан отправляется на завод хоронить друга. Это его долг и обязанность, но сам он с Васькой особенно не дружил и поэтому поедет ловить птиц.
– А может, там его и похоронят, на Никольском? – спросил он Степу.
– Не-ет… Это кладбище закрытое. Там только знаменитых людей хоронят, по особому разрешению, – ответил тот. – Ну ладно, езжай ловить. А если меня кто-нибудь спросит, то скажи, что я… Придумай чего-нибудь.
– А кто тебя спросит? – поинтересовался Сашка.
– Ну мало ли… Есть у меня один знакомый. Может, заглянет.
– А что ему сказать? – спросил Сашка. – До ветру побежал?
– Нет. Это не годится. Ты лучше скажи, что я захворал… Или нет. Лучше скажи правду. Зачем без надобности врать? Я бы ему позвонил, да рано. Потом вот что еще, Саша… Если тот опять сунется… Помнишь, в очках, липовый сторож-то… Ты пошли его подальше. Понял? Не бойся. Он никакого права не имеет распоряжаться.
– А ты откуда знаешь: имеет он или не имеет?
– Точно знаю.
– Они все с крестами. Комсомольцу – и вдруг с крестом! – возразил Сашка.
– Это ничего. Крест можно зубилом сбить.
– А ты знаешь, какие они тяжелые?
– Не на себе же мы потащим. На грузовике.
– А где его взять?
– Это не твоя забота.
Договорившись обо всем, приятели расстались. Степа отправился на поиски Миши Алексеева, а Саша – ловить птиц.
26. ЗАПАХ ТУШЕНКИ
Иван Васильевич докладывал начальнику о ходе операции.
– Теперь у меня не осталось никаких сомнений, товарищ генерал, – говорил он, перекладывая в папке листы исписанной бумаги. – Тарантул приехал с целью активизировать деятельность немецкой разведки. Он у них какой-то чин, и не маленький чин. Немцы чувствуют, что мы готовимся к наступлению, и вот задумали что-то серьезное. Уж если они посылают в Ленинград Тарантула, то надо ждать ядовитого укуса.
– Осенью тарантулы малоядовиты… Они весной опасны, – шутливо заметил генерал.
– Шестиногие – да, а двуногие – те в любое время года неприятны.
– Согласен. Дальше?
– Шарковский – резидент, и через него поступают задания, – продолжал Иван Васильевич. – Лынкис Адам – его правая рука и заместитель. Живет на Васильевском острове, в квартире дома, принадлежавшего когда-то его родителям. Это вторая явка. В ближайшие дни начнут прибывать люди. Если явка к Шарковскому откажет, они должны идти на Васильевский к Лынкису.
– А там вы задумали устроить засаду и всех переловить. Так?
– Вы угадали, товарищ генерал. Я действительно так и думал.
– Но для этого нужно убрать аптекаря.
– Да. Лынкис признался, что с Шарковским они делали в Ленинграде неплохие дела. Выгодно меняли лекарства, витамины, мыло на всевозможные ценности. Под этим предлогом мы и хотим взять Шарковского. Дадим ему время известить Тарантула, чтобы тот не беспокоился.
– Понимаю, – задумчиво произнес генерал. – Ну а что с кладбищем?
– Это мне еще не совсем ясно. Предполагаю, что они устроились в каком-то склепе. Там идет прием распоряжений по радио, там склад боепитания, если можно так выразиться. Передатчика там нет. Мы следим и давно бы запеленговали.
– Ну а секрет патефонной пластинки?
– Остается секретом, – пожав плечами, ответил Иван Васильевич. – Скорей всего, это пароль… Но это надо выяснить. Думаю, что у Шарковского мы найдем и пластинки.
– Хорошо. У меня нет возражений. Единственно, что я хотел бы порекомендовать, – сократите сроки. Ты любишь вырывать все с корешками, но для этого времени у нас сейчас мало. Поторопитесь. Мы скоро начнем наступление на нашем участке.