Тарикат
Шрифт:
Хусан внес женщину и уложил на курпачу. Она уже не казалась мертвой, но все еще была не в себе, беспорядочно теребила пальцами платье на груди. Ее глаза, все еще затуманенные опием, были неподвижны и только легкое подергивание век выдавало в них жизнь. Они блестели в свете масляной лампы как два черных камня, какие здесь часто находят в горах и называют итатли. Из них обычно делают четки, полируя до зеркальной гладкости. Вот такими и были глаза этой женщины. Видел ли я что-то красивее? Пожалуй, нет.
Карим-ата проснулся от шума. Сначала он принял нас за воров и закричал бы на весь караван-сарай,
Хасан тоже проснулся, но узнал нас сразу.
— Кто это? — спросил он, указывая на Джаннат.
— Женщина, — ответил Хусан. — Обычная человеческая женщина. Красивая.
Карим-ата, наконец, отбросил руку, зажимавшую ему рот, и грозно спросил:
— Это еще что такое? Зачем вы привели сюда женщину?
— А мы ее украли, — хихикнул Азиз и тут же получил подзатыльник от отца.
— Ее зовут Джаннат, и она жена Нуруддина из кишлака Баланжой. Только он ее уже убил и поэтому не хватится, — пояснил Хусан.
— Как убил? Кого убил? — не унимался Карим-ата. — Да что ты меня морочишь? Отвечай, как есть. А ты, мальчишка, помолчи, — прикрикнул он на Азиза, — имей уважение к старшим.
Пока Хусан долго и обстоятельно пересказывал все детали нашего путешествия, Карим-ата молчал, словно рыба. А я даже заслушался. Оказывается, что то ли от страха, то ли от волнения я не заметил и половины из того, что сейчас рассказывал Хусан. Мне, честно говоря, тогда показалось, что все произошло очень быстро и просто.
Когда он замолчал, в комнате раздался громкий вздох. Я обернулся. Джаннат, до сих пор лежавшая в бессознательном состоянии, вдруг приподнялась и села, тяжело дыша, словно после долгого бега. Она в недоумении оглядывала полутемную комнату с пятью незнакомыми мужчинами, которые молча на нее смотрели. Возможно, что в этом нашем молчании она почувствовала угрозу, потому что вдруг вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Тихо, тихо, — сказал Карим-ата. — Мы не сделаем тебе ничего плохого, только не кричи так громко, а то все в караван-сарае узнают, что ты тут.
Женщина отвела руки от лица и переспросила:
— В караван-сарае? А разве я жива?
Ее недоумение было таким комичным, что Азиз громко фыркнул.
— Жива, — ответил Карим-ата. — Вот эти три батыра, — он кивнул в нашу сторону, — тебя спасли и привезли сюда.
— На моем осле Рамади, — подсказал Азиз, словно опасаясь, что осел так и не получит доли своей славы.
Я догадывался, что мой друг подозревал у своего осла какие-то необыкновенные способности и огромный ум, который тот не может нам показать только из-за неспособности говорить. Но как бы там ни было, упоминание об осле немного разрядило обстановку и заставило Джаннат слабо улыбнуться. Но улыбка лишь на мгновение осветила ее лицо и тут же угасла.
— Но вы ведь не отдадите меня снова Нуруддину? — спросила она испуганно.
— Нет, нет, — наперебой заверили мы ее.
Карим-ата покачал головой и задал вопрос, который не мог не задать:
— А как вы думаете ее отсюда вывести? Все знают, что никаких женщин с нами не было. Ладно, она может уехать с нашим караваном в Мерв, ладно, Сапарбиби не прогонит ее. Но вдруг что-то всплывет и ее начнут искать? Почему вы думаете, что в мешок перед казнью никто не заглянул? Почему вы думаете, что казнь свершилась? А вот ты, Хусан, отдал свой кошелек Сарымсаку... А если он честный человек, так ведь и приедет, чтобы деньги отдать за товар. И принесет нам дурные вести. А то еще и не один придет...
— Мы как-то об этом еще не думали, — растерянно ответил Хусан.
— А вы вообще о чем-то думали? — грозно спросил Карим-ата. — У вас на плечах головы или тыквы? Ладно эта мелкота, но ты-то, Хусан, должен был подумать. Вот что нам теперь делать?
— Надо уехать сразу на рассвете, — предложил Азиз.
— А мой сын — глупец, — хмуро ответил Карим-ата. — Вот так взять и уйти? Не собравшись, не закончив дела? Чтобы все сразу подумали, что дело не чистое?
Азиз очень обиделся на «глупца» и решил не сдаваться, а выдать еще одно предложение:
— Мы поедем с Джаннат и Хусаном, а вы потом нас догоните.
Карим-ата устало вздохнул и ровным учительским голосом ответил:
— Чтобы я еще хоть раз отпустил вас одних — не будет такого больше. Вы за день успели понаделать глупостей. Значит так. Я с утра займусь делами. Если успею, то отправимся послезавтра утром. Никто ни о чем не болтает, и эта женщина никуда из комнаты не выходит. Ей все равно нужно отдохнуть и выспаться. Потом решим, что дальше делать.
Но тут в разговор вступил Хасан:
— Я знаю, что делать. Когда мы пришли, было уже темно и почти никто нас не видел. Пусть Азиз отдаст Джаннат свою запасную одежду, она ей будет впору. Никто не вспомнит, сколько мальчишек с нами приехало — два или три. Обычно люди мальчишек не считают. Но если спросят, — обратился он к Кариму, — то скажешь, что три сына с тобой приехали, да один заболел и поэтому не выходил из комнаты. Младший, мол, слабенький.
— Дело говоришь, — обрадовался Карим-ата. — Так и поступим.
Мы стащили все курпачи в дальний угол, чтобы не пугать и не тревожить нашу гостью. И улеглись спать. Но заснуть я так и не смог, потому что было невыносимо тесно и душно. Да еще и Карим-ата храпел так страшно, словно его кто-то душил. Не давали спать и страшные мысли. Я представлял, что жители Баланжоя узнали про обман и пришли, чтобы убить нас всех. Мне чудились тяжелые шаги за дверью, громкий стук. Я видел мелькающие перед своим лицом ножи и покрывался от ужаса холодным потом. Сарымсак говорил нам о непримиримости и кровожадности жителей кишлака, которых он называл «горные люди». Он сам тоже был горным человеком, и я сам убедился в его нечеловеческой силе, когда он почти поднял Рамади на самом опасном участке тропы. Не знаю, были ли мои мысли пророческими, но я ожидал чего-то страшного, что должно было вот-вот случиться.
Промучившись так несколько часов, я решил подняться и выйти на свежий воздух. С трудом перешагивая через раскинутые руки и ноги, стараясь не шуметь, чтобы никого не разбудить, я добрался до двери, закрытой ради безопасности на огромный железный засов. Он был проржавевшим и неровным, и я ухитрился ободрать о него ладонь до крови. Но все-таки сумел поднять и осторожно нажал на деревянную створку. Дверь подалась, но жутко заскрипела, я совсем забыл, что скрипела она всякий раз, как кто-то заходил в комнату. За спиной раздался громкий шепот. Я вздрогнул и обернулся.