Тарра. Граница бури
Шрифт:
— Ты хоть сейчас загадками не говори. — Астен наполнил опустевшие было чаши и снова сел, не отрывая взгляда от гостя.
— Я бы не говорил, когда б знал отгадки. Одно точно — Рамиэрль и Аррой избраны, может, и ты тоже. Теперь всякие силы потащат вас каждая в свою сторону. Значит, в целом клубке дорог и возможностей придется искать единственную. Ум здесь не советчик, а сердце и того меньше. Разве что Вечный голос, но это только надежда…
— «Вечный голос»… Что это?
— Можешь считать его голосом этой несчастной земли… Легенды говорят, что Тарра когда-то говорила со своими детьми. Вся беда, что ты и Рамиэрль не совсем ее дети… Прошлое приходится собирать по крупицам. Я многие годы за ними охочусь… Недавно стало проступать нечто осмысленное, еще две-три сотни лет, и я бы понял, что за узел у нас затянулся. Сейчас я не готов.
— Но что-то ты все же узнал…
— И мне казалось, что много. Оказалось, мало. Я отыскал следы пяти очень разных сил. Их может быть больше, но не меньше. Я знаю, что Тарра запечатана снаружи Светом, но что-то говорит мне, что есть и обходные пути…
— Значит, права моя дочь, когда говорит, что можно отсюда уйти?
— Смотря куда. Если в Преисподнюю, то, пожалуй, можно. Разбить стену означает впустить сюда такое, с которым не нам, почитай начисто лишенным магии, тягаться. Возможно, Эанке кто-то толкает под руку — дескать, пробуй, найди слабину. Только она по дури своей не понимает, каким боком ей это выйдет.
— Не представляю, как моя… дочь могла бы связаться с кем-то чужим. Убежище потому и называется Убежищем, что о нем знают лишь избранные.
— Ох, Астен, Астен… Не зря атэвы говорят: что знают двое, знает ветер, а что знает ветер, знает и пыль. Если я прихожу к тебе, а Эанке об этом не знает, почему ты должен знать, кто приходит к Эанке?
— Илана, послушай меня, — Рене взял принцессу за руку, — мы сейчас спустимся, и ты скажешь, что ошиблась. Я понимаю, ты привыкла отвечать за свои слова, — герцог неправильно истолковал робкий жест Ланки, — но нам нельзя сейчас пугать людей. Вернемся в Гелань, обсудим все со Стефаном и Гардани, а пока молчи.
Принцесса и так потрясенно молчала, и Рене добавил уже мягче:
— Не думай, что это чья-то смерть, тем более твоя. Нас предупредили об опасности, а как говорит один мой друг, кто предупрежден — тот вооружен. Надо думать, а не плакать. Ну, ты ведь у нас умница…
На этот традиционный мужской аргумент Илана также ответила традиционно — она улыбнулась. Скажи кто Ланке еще два месяца назад, что она будет счастлива просто ехать на одной лошади с другим человеком, таянка рассмеялась бы недоумку в лицо. Но сейчас ей хотелось растянуть эти мгновения на день, на год, на столетие.
Единственное, чего не понимала принцесса, — это слов Рене о Всадниках. Ланка ничего не видела, но думать, что герцог ее разыгрывает, было невыносимо. Кроме того, лицо и голос эландца убеждали, что он воспринял слова Иланы серьезно. Девушка почти не сомневалась, что Аррой видел лицо Всадника, а это значит, что он… обречен?!
— Я ненавижу себя за то, что втянула тебя в это. — До ожидавших на дороге придворных и телохранителей оставалось всего ничего, и Илана говорила тихо, почти шептала: — Никогда себе этого не прощу!
— О чем ты? — искренне удивился ее неподражаемый спутник. — Если верить легенде, то не увидеть Всадника тот, кому это предназначено, не может. Ну, произошло бы это не сейчас, а на обратном пути, не все ли равно? И… неужели он показался тебе таким уж страшным?
— Я… Я не успела рассмотреть…
— Конечно же, не успела, — рассмеялся Рене, привычно откидывая со лба белую прядь, — ты его увидела, ты знала, что это страшно, и испугалась. А надо было не бояться, а посмотреть повнимательнее. Знаешь, я давно убедился, что избежать страха, убегая от него, нельзя. Надо идти навстречу. Не безоружным, конечно, но навстречу. И тогда в восьми случаях из дюжины поймешь, что бояться нечего, а еще в трех справишься с бедой. Разумеется, если встанешь к ней лицом к лицу, а не позволишь ударить себя в спину.
— Есть еще и последний случай, — прошептала Ланка.
— Верно, есть. Но от смерти лекарства еще не придумали. И до самого смертного мгновения нам не дано знать, действительно ли оно смертное. Наше дело — драться до конца, что будет потом, решать другим.
— Я, кажется, понимаю, — прошептала девушка.
— Тогда опусти глаза и молчи, говорить буду я… Что это вы, сударь, смотрите на нас с такой опаской? Мы не с чумного корабля!
— Но вы его в-в-видели? Видели? — пробормотал иссохший вельможа в коричневом.
— Видел. Облака на горизонте. Там, наверху, ветер и солнце бьют в глаза, так что можно увидеть все, что угодно. Ее высочество подвело воображение. Она знала, что Всадники недалеко, потом эта череда смертей в ее семье… Все это вполне объяснимо.
— Да, наверное, — пробормотала Илана, сосредоточенно запихивая выбившиеся волосы под сетку, — я… мне померещилось.
— И неудивительно. Смотреть вдаль, да еще против солнца. Не привыкни я к этому в море, тоже что-нибудь увидел бы.
— Так это был обман зрения, помноженный на воображение, — с облегчением вздохнул нобиль. — Мы и впрямь начинам шарахаться от собственной тени.
— Осторожность все же лучше беспечности, — откликнулся Аррой, — но мы становимся невежливыми — если не поторопиться, посланцы Архипастыря прибудут к месту встречи раньше нас.
Дальше ехали молча. Илана, поняв, что за ней следят сотни глаз, а не только голубые очи Арроя, вспыхнула до корней волос. Торопливо пересев на запасную лошадь, девушка присоединилась к двум замужним дамам, навязанным ей в качестве спутниц. Дамы не придумали ничего умнее, чем окружить принцессу заботой. Одна настойчиво предлагала хрустальный флакон с нюхательной солью, другая пустилась рассказывать о том, как она в годы своей юности столкнулась с собственной тетей, уже несколько лет как лежавшей в могиле.