Тарра. Граница бури
Шрифт:
Герцог тряхнул белой головой — эту привычку Счастливчика Рене когда-то знали во всех арцийских портах. Означал сей жест, что капитан принял решение и сбить его с курса теперь не смогут все ортодоксы мира.
— Первые двенадцать вниз! Позиция — вон на том уступе. «Придворные» — следом. Остальные — ждать! Сигнал — начало боя. Для охраны остальных должно хватить церковников.
— Если они не разучились драться, — буркнул Диман.
— Ну все, — Рене усмехнулся, — если я ошибся, конец моему доброму имени.
Аррой не ошибся. Едва «придворные» углубились в овраг настолько, что их стало можно отрезать, ловушка захлопнулась. Два огромных, оплетенных плющом ствола с тяжким кряхтеньем повалились, загородив дорогу, а из зарослей слитно ударили арбалеты. Будь атака неожиданной, после первого залпа уцелели б немногие, но «Серебряные» бросились на землю, и тут же сверху по зарослям хлестанули мушкеты эландцев. Некоторые пули, похоже, достигли цели, так как в ответ раздался низкий гневный вой. «Придворные» один за другим вскакивали с земли, срывая ненужные больше яркие плащи. Лежать осталось лишь несколько то ли раненых, то ли убитых — смотреть было некогда.
Не успел рассеяться пороховой дым, как стоящие в резерве молча бросились вперед и вниз, прикрывая один другого. Так они бегали сотни раз на учениях в Высоком Замке. Так их старшие братья бросались на укрывавшихся в западных лесах разбойников, но разбойники, как правило, всеми способами старались избежать схватки с лучшими бойцами Таяны. Засевшие же в Тисовой пади приняли бой, хотя он и начался совсем не так, как они рассчитывали.
Отведенные за ближайший пригорок церковники и придворные вытягивали шеи, пытаясь понять, что же творится в овраге. Здравый смысл подсказывал Рене оставаться в стороне от схватки. Логика настаивала, что, потерпев неудачу сначала с чудищем, а потом и с ядом, его недоброжелатели решили испробовать арбалеты. Они могли пожертвовать целым отрядом ради одной седой головы, значит, надо остаться наверху. Он и остался бы, если бы не видел растерзанных Осенним Ужасом, если бы не хоронил Иннокентия и Марко, не смотрел в глаза Стефану, не успокаивал Герику…
Напряжение и горечь последних месяцев требовали выхода, и Рене Аррой, «не заметив» с трудом сдерживающегося Димана, соскочил с лошади и, держа наготове пистоль, с ловкостью человека, проведшего не один год на качающейся палубе, бросился вниз по склону.
Ему повезло — он сразу наткнулся на врага. Коренастый воин в черных кожаных доспехах удивленно обернулся, услышав за спиной шум. Выстрел уложил его на месте. Отбросив разряженный пистоль — потом подберут, Рене обернулся к новому противнику, вооруженному тяжелым ятаганом.
Знакомое оружие… в своих скитаниях Рене с ним уже сталкивался. Атэвы с легкостью перерубают такими клинками и руки, и шеи… Если им это позволить. Что ж, спасибо атэвским корсарам за науку, но эти противники не хуже…
Что засаду устроили гоблины, Аррой понял почти мгновенно. Уворачиваясь от мощного, с оттягом, удара, эландец мимоходом пожалел, что горцы приняли сторону Годоя. Когда-то они Рене понравились, но война есть война. Эландец крутнулся, ушел в низкую стойку, рука противника окрасилась кровью — и узкое лезвие тут же вошло ему в бок, пробив прочный кожаный доспех. Нелюдь, удивленно вскрикнув, опрокинулся навзничь и затих. Клинок эландца, откованный и закаленный смуглым оружейником, иногда привозящим в Эланд баснословно дорогое, но безупречное оружие, не подвел. Счастливчик выдернул шпагу из мертвого тела и не оглядываясь пошел вперед.
Феликс наконец добрался до нижнего ящика личного письменного стола Филиппа. Дни новый Архипастырь проводил в беседах с высокопоставленными клириками, церковных церемониях и написании неотложных писем, с трудом выкраивая время на сон и еду. Ночами он упрямо разбирал личные бумаги покойного и делал это, с тех пор как дождавшийся решения конклава Роман умчался в свое Убежище, один.
С бюро из корбутского дубца пришлось возиться три дня. Феликс едва не счел работу законченной и собрался прилечь хотя бы на пару часов — предстояло рассветное бдение, как обнаружился потайной ящик. Там лежал лишь старый, изгрызенный то ли веками, то ли крысами пергамент и несколько листов бумаги, на которых почерком Филиппа были старательно воспроизведены уцелевшие куски документа, а над разобранными словами другим цветом надписан восстановленный текст. Тот самый «Комментарий к так называемому Пророчеству», о котором пару раз упоминал Филипп и который они с Романом сочли утраченным.
Время придет, когда прошлое с прошлым сольется, В связи греховной смешав убиенных с убийцей. Лед перекрестит огонь, Свет побратается с Ночью, В чью бесконечность ушли слывшие вечно живыми. Но из старинной вражды, боли, разлуки и смерти Новый пробьется росток, вырастет странное древо, Где средь обычных ветвей будут железные ветви. Время, бездушный кузнец, молотом тяжкого рока В горне беды раскалив два тяжкоструйных побега, В точно отмеренный час откует два меча небывалых. Гибелен первый клинок, опасен живому дыханью, Яд на его острие, он беспощаден в бою, Но смертоносный разбег остановит достойный соперник, Ибо второй из мечей скован, чтоб Жизни служить. Встретятся в миг роковой два сына единого древа, Кто же из них победит и какою ужасной ценой?Над последующими страницами грызуны потрудились так, что разобрать написанное не взялся бы сам Проклятый. «Вернее, — мысленно поправился новый Архипастырь, — сам Эрасти Церна». Филиппа смысл манускрипта, видимо, очень занимал. На полях Феликс прочел: «Единый корень… Эльф-предок, согрешивший с человеком? Человек, согрешивший с нелюдем? Два меча? Михай Годой и Рене Аррой? Неужели ничего нельзя…»
Парадный колет Рене был залит кровью. К счастью, чужой. На эландце пока не было ни царапины — герцог словно сросся со своей шпагой. Клинок адмирала был несколько тяжелее, чем принято в Арции, но Рене управлялся с ним легко и свободно, радуясь, что не сменил любимое боевое оружие на парадное, совершенно не приспособленное для подобного боя.
Драка шла по всей пади. Заросли разделили дерущихся, и битва распалась на отдельные поединки. Никто не знал, что творится в двух шагах от него, о происходящем можно было лишь догадываться по доносящемуся из-за сплетенных ветвей шуму: стуку клинков, одиночным выстрелам пистолей, глухим шлепкам падавших тел, крикам, стонам, рычанию. Определить, где свои, а где чужие, Аррой не взялся бы. Он и еще несколько эландцев и «Серебряных» упорно шли вперед, прикрывая друг друга. Враги больше не стреляли — да и толку-то от арбалета в рукопашной…
Тисовая падь бурлила, иногда Рене и его люди оказывались на острие атаки, чаще кипящая круговерть боя выбрасывала вперед других. Прямо на них, пятясь, вывалилось несколько чужаков, быстро смекнувших, что попали между молотом и наковальней.
Рядом с Рене, нелепо разбросав руки, упал молодой таянец. Потратив на его убийцу лишь один стремительный выпад, герцог схватился с настоящим богатырем, темные доспехи которого пересекала багровая полоса. На сей раз соперник адмиралу попался достойный, он не только превосходил Рене по силе и был выше чуть ли не на голову, но и оружием владел почти столь же безупречно, как и сам Аррой. Но только почти.