Тартарары для венценосной особы
Шрифт:
Татьяна Ивановна молча выслушала дочку. Появление в их доме нового жильца неизвестного происхождения совершенно не порадовало женщину. Более того, перспектива жить, пусть даже временно, под одной крышей с сомнительным молодым человеком привела ее в недоумение, а потом и вовсе в гнев. Все Анечкины аргументы не произвели на Татьяну Ивановну совершенно никакого впечатления. Она не кричала, не топала ногами, но по суровому выражению лица стало понятно, что, возможно, Андрею придется искать новое место для ночлега. Анечка приготовилась к худшему: пустить в ход тяжелую артиллерию — слезы.
— Если я правильно
— Зачем? — насторожилась Анечка. Естественно никакого номера она матери не даст!
— Хочу поговорить с ней.
— О чем?
— О беглеце. Я же должна знать, кто будет жить в нашем доме.
— Мамочка! — радостно подпрыгнула девочка. — Андрей останется у нас? Я тебя обожаю!
— Посмотрим, что скажет папа. Принеси телефон.
Разговор с Оксаной оказался малоприятным. Мама то хмурилась, то краснела, отвечала иногда сдержанно, иногда резко. Анечка напряженно смотрела на маму и ждала окончательного решения. Кто бы мог подумать, что судьба Андрея сейчас целиком и полностью зависела от слов медсестры.
— Н-да, — задумчиво произнесла мама, положив трубку. — Ну и натворили же вы… Оксана, конечно, права. Надо было сообщить врачам, что Андрей ушел, или записку какую-нибудь оставить. Так никто не делает, дорогая моя.
— Что она сказала?
— Сказала, что все отделение поставили на уши. Ей и дежурной медсестре влетело по первое число. Оксану вообще премии лишили. Андрею в обязательном порядке требуется продолжать лечение, и надо наблюдаться у хорошего невропатолога. Она считает, что мальчишка он неплохой, и рада, что он не попал в интернат. На работе она ничего не скажет, но завтра обещает зайти и проведать пациента. Ты бы меня тоже с ним познакомила. Хочу посмотреть на это сокровище, которое так нравится моей дочери.
Анечка хотела ответить, что к «сокровищу» она равнодушна, что сердце ее болит по Олешке, но передумала: к чему расстраивать маму? Девочка грустно улыбнулась и пошла в комнату. Она бы все на свете сейчас отдала, чтобы за дверью оказался Медведев…
Уставший за день Андрей спал в кресле в обнимку с книгой. Татьяна Ивановна посмотрела на уютно устроившегося юношу и хмыкнула:
— А что? Хорошенький. Что мы читаем? О, «Философы античного мира». Серьезный парень. У моей дочери неплохой вкус. Накрой его пледом. Думаю, что диван в зале молодого человека должен устроить. Не гнать же сироту на улицу.
Разговор с папой оказался не из легких. Анечка сразу же выложила все свои аргументы. Мама в подтверждение ее слов кивала головой. Сергей Александрович долго читал лекцию «своим женщинам» о вреде излишней доверчивости. Потом нудно выяснял степень их с Андреем отношений. Затем решил, что надо жестко поговорить с «этим Андреем», чтобы понять, каков он. И только после допроса с пристрастием, он даст окончательный ответ. Судьба Андрея опять повисла в воздухе…
***
За завтраком собралась вся семья. На лобном месте сидел глава семейства, справа от него супруга, слева дочь. Андрея посадили напротив всех, отчего он немного смущался и краснел. Мальцевы внимательно наблюдали за гостем, тот, в свою очередь, не знал, как себя вести. К тому же все молчали, лишь приборы стучали по тарелкам.
— У вас ножи тупые. Я их вчера поточил. Но сталь плохая, они опять быстро затупятся, — тихо произнес Андрей. Должен же кто-то начать первым.
— Ой, — улыбнулась Татьяна Ивановна. — А я думаю, что это хлеб сегодня не крошится, вроде бы покупаю всегда в одном и том же месте. Оказывается, нужно было нож сменить.
— Мой дед ножи отлично точил, а вот я так и не смог научится, — удивленно покачал головой Сергей Александрович. — Проще новый набор купить. А ты разбираешься в стали?
— Не знаю. Наверное. Моим рукам вчера было привычно возиться с камнем и доводить лезвие до совершенства. Но сталь какая-то не такая.
— Что значит «привычно возиться»?
— Дело в том, что я совершенно ничего не помню. Но если подойти к делу с умом, то можно понять, что некоторые действия или движения, которые ты постоянно совершаешь на протяжении многих лет, должны получаться автоматически. То есть, если расслабиться и начать что-то делать, станет понятно, делал ли ты это раньше.
— Согласен, — кивнул Сергей Александрович.
— Когда я точил ножи, то руки сами знали, с какой силой надо нажать на камень, как провести лезвием по бруску. Эти действия казались мне привычными. А вот когда я читал книгу, то понял, что голова работает не совсем нормально, как будто в уме я перевожу текст на доступный мне язык.
— И на какой язык ты переводил «Античную философию»? — удивилась Анечка.
— Не знаю. Я не смог его вспомнить. То же самое произошло в больнице. Я долгое время не мог понять, почему мне то это неудобно, то то непривычно. Значит, эти действия для меня не являются привычными. И имя… Звучание этого имени для меня непривычно. Такое ощущение, что я ношу чужую одежду.
— А что ты помнишь? Что тебе привычно? — озадаченно поинтересовался Сергей Александрович.
— В том-то и проблема, что ничего не помню. Вообще ничего.
— Плохо. Ладно, рассказывай, что ты помнишь из последних событий.
— Нечего рассказывать. Первое, что помню, — сильнейший испуг. Очнулся неизвестно где, боль жуткая, вокруг какие-то люди суетятся, что-то говорят, спрашивают. Мой рот им отвечает, а мозги ничего не соображают, сознание никак не включится. Потом пришел человек и начал меня убеждать, что я — Андрей Белявский, что родители погибли в автокатастрофе, и никого из родных у меня не осталось. Я стал примерять имя на себя — не идет оно мне и все тут! Не мое оно, я вообще никак на него не реагирую. С родителями тоже ерунда какая-то выходит. Их имена мне ничего не говорят. Возможно, это последствия травмы… Михельсон говорит, что я обязательно все вспомню. Но пока все попытки заставить память работать с треском провалились.
— А я недавно читала в газете, что при полной амнезии личность пациента устанавливают по тому, как он ругается матом. То есть не его личность, а по диалекту и словам определяют местность, откуда человек может быть родом, — выдала Анечка радостно. Родители посмотрели на дочь с укоризной. Она тут же покраснела и уткнулась в чашку. Кто ее за язык тянул?
— Наверное, я не ругаюсь матом, потому что мою личность по диалекту никто не определял, — улыбнулся Андрей. Анечка покраснела еще больше.