Тартарары
Шрифт:
– Простите. Насколько я понимаю мистическую сторону вопроса, душа не может не осознавать, каким образом она покинула мир. Если тело убивают – душа это уразумевает, даже запечатлевает по сути, и пускается в свой заветный путь по чёрному тоннелю, уводящему либо в Эдем, либо в Тартарары, в которые – признаться честно – я до сих пор не очень-то и верил.
– Но откуда вы можете всё это знать про душу и её заветные пути?
– Как откуда?
– Ну, откуда??
Евпсихий Алексеевич попробовал потереть кончик носа, что в обычных условиях ему помогало сосредоточиться на мысли, но возлежа в гробу, ему не удалось дотянуться рукой до носа.
– Я знаю, потому что кое-что читал по этому вопросу, а до кое-чего допёр и собственным умом.
– Но
– Напротив!! Личный опыт может и помешать объективному рассмотрению явления, поскольку внутренние проблемы и комплексы преисполнены упрямого лжемудрия. Личный опыт если что-то и постигает без проблем и приближается к истине, так это будут пути экзальтации – вплоть до заворота кишок – а вопросы мистического свойства могут только запутаться в самих себе, вопросы потустороннего требуют трезвого взгляда со стороны.
– Но ведь мудрецы говорят даже врачу: исцелись сам!.. разве не личный опыт оправдывает все перипетии существования, иногда и наказуя самого себя шлепками и щипками? разве можно верить в то, чего не осознаёшь, или знать о том, чего не можешь понять?..
– И опять же скажу вам: напротив! И даже позволю себе заметить: отнюдь!.. Ибо всецело полагаюсь на правильное распределение мыслительной работы и всяческого знания между субъектами жизнедеятельности и объектами созерцания.
Анна Ильинична, кажется, щекотно хихикнула, словно добрая мамаша на скамеечке у детской площадки развеселилась над неразумностью своего малолетнего дитя и пригрозила ему пальчиком.
– Хорошо, допустим, про загробные Тартарары я ничего не понимаю, но вот вы почему ничего не знаете про происшествия нашего мира, к тому же касающиеся непосредственно вас?.. – обиделся Евпсихий Алексеевич на смех Анны Ильиничны. – Как свершилось с вами то несчастье, после которого вы якобы пропали без вести, а в реальности пребываете душой в совершенно непостижимом месте, а голосом – в гробу, купленном маменькой и папенькой?
– Об этом мне и хотелось вам рассказать, и я буду насколько возможно коротка.
– Будьте предельно коротки, оперируйте одними лишь фактами. Я слушаю.
– Четверть века назад я была несколько простодушной и причудливой девушкой, совсем недавно вырвавшейся из-под невразумительной родительской опеки, даже слегка взбунтовавшейся от этой опеки, и поругавшейся с родителями, но вовсе без наличия разбитных мыслей и страстей. Мне нравилось дружить с мальчиками, мне нравилось отдыхать в мальчишеских компаниях, но прослыть гулящей девушкой я не могла, ибо не являлась таковой. Что конечно и раздражало мальчиков и излишне возбуждало их залихватские фантазии, но я – повторюсь – в некоторых вопросах была слишком простодушна.
Евпсихий Алексеевич хмыкнул.
– Собственно, я хотела просто влюбиться в какого-нибудь парня, и наладить с ним семейную жизнь, и уже принялась влюбляться в некоего Шершеньева – мальчика очень красивого и умного, и во многом независимого, и именно потому поглядывающего свысока на других девушек, которые иногда вовсе беззастенчиво увивались вокруг него. И вот какова же была моя радость, когда на совершенно дурацкий праздник 23 февраля этот Шершеньев пригласил меня к себе на дачу, пообещав весёлую компанию и вкусных шашлыков. Я согласилась сразу, и даже толком не расспросила, где находится эта дача, и кто будет с нами на этой даче, а просто побежала домой, приоделась как-то так, чтоб было и симпатично и не зябко. А затем Шершеньев и ещё четверо парней заехали за мной на такси, и мы поехали к нему на дачу.
– Вы не запомнили дорогу на дачу?
– Нет. Я и не пыталась её запомнить, поскольку за всё время пути Шершеньев и другие парни веселили меня, без умолку общались и тискались, водитель им даже пару раз сделал замечание, впрочем, не очень сердито. Молодость есть молодость.
– А тех четверых парней, кроме Шершеньева, вы помните?..
– Да, я их помню, потому что они частенько гуляли вот этой своей вызывающей и притягательной компанией, а с некоторыми я была знакома, хотя очень и очень коротенько. Например, был парень по фамилии Свиристелов, которого постоянно можно было наблюдать рядом с Шершеньевым – они явно приятельствовали, а то и крепко дружили, такое часто бывает с двумя парнями, когда про них говорят «не разлей вода». Также я запомнила Головакина и Феофанова – тоже вполне себе симпатичные парни, любители весёлых шуток, правда у Феофанова был несколько надменный взгляд из узеньких глазёнок, даже не надменный, а с прискорбной иронией что ли, и не очень приятный, честно говоря… Головакин, например, называл его «взглядом, как у винтовки с оптическим прицелом»; сам Головакин казался очень щедрым и добродушным человеком. Ещё был совсем мне незнакомый паренёк, которого они все называли по фамилии Сердцеедский, но я не думаю, что такая фамилия есть на самом деле, я всегда смеялась – ну так, разумеется чисто по-девичьи смеялась – когда они к нему обращались: Сердцеедский, расскажи-ка нам что тут да как, растолкуй что тут то да сё, типа ты у нас здесь самый умный!.. Смешная фамилия, такие вряд ли бывают. Это тоже был очень симпатичный парень, и действительно очень умный, и явно пользовался уважением, поскольку все остальные, хотя были и отъявленные шутники и за словом в карман не лезли, всё-таки на Сердцеедского обрушивали значительно меньшую часть проделок, чем на самих себя. Одно могу сказать совершенно точно про дачу: она находилась на окраине города, и добрались мы до неё от моего дома (а мой дом находится, как вы, наверное, уже догадались рядом с той самой липовой аллеей, где вы обнаружили гроб, выброшенный дядей Петей) за полчаса с небольшим. Кстати, неподалёку находилась железнодорожная линия или даже станция, поскольку я отчётливо помню свист локомотивов и перестук колёс.
– И вы сразу принялись пить и гулять на даче? то есть совершать всё то, что у молодёжи называется отдыхом?..
– Да, именно этим мы и принялись заниматься, и это было очень весело, поверьте. И я очень быстро стала пьянеть, поскольку никогда не злоупотребляла алкоголем, и не была к нему приучена, и кажется принялась вести себя чуть-чуть развязней обычного. А очень скоро и потеряла соображение, вернее ту его часть, которая отвечает за память. Коротко говоря: я совершенно не могу сообщить, что со мной происходило после того, как я чересчур выпила.
– А больше на даче никого не было? Только вы и пятеро парней?..
– Да, именно так, больше никого не было.
– Давайте ещё раз сверимся с их именами, если я правильно запомнил. Шершеньев… Сердцеедский… Головакин…
– Свиристелов и Феофанов.
– И больше никого?
– На моей памяти – никого.
– Это упрощает мою задачу. – Евпсихий Алексеевич ещё раз попробовал дотянуться рукой до кончика носа. – Как бы не старались пять человек, сговорившись заранее, врать об одном и тоже, они всё равно начнут путаться в показаниях.
– Это в том случае, если следователь заинтересован в поисках Истины, а не просто хочет поскорей закрыть дело…
– Итак, вы переборщили со спиртным и перестали осознавать, что с вами происходит. Значит, вы совсем не помните, как эти парни распоясались, понизили планку респектабельности и стали выказывать стремления вступить с вами в половую связь?.. Вы помните хотя бы нескромные шуточки на эту тему, какие-либо намёки?..
– Ну как вам сказать: шуточки… шуточки, конечно, были, но они были очень незатейливы и не грубы, такие шуточки обязательно должны быть и будут, если в компании парней находится девушка. Но я совершенно точно не приметила грубых приставаний или таких, знаете, обжималок в уголке, или непристойных пощипываний за попу, что очень нравится делать некоторым парням, уж не знаю почему. Мы просто жарили шашлыки на улице – благо было достаточно тепло, пили сухое и очень приятное на вкус вино, и я быстро пьянела.