ТАСС уполномочен… промолчать
Шрифт:
Огненную трагедию приблизило и другое обстоятельство: на горке оказались залиты мазутом вагонозамедлители – особые стационарные устройства для торможения вагонов. Из-за этого вагонозамедлители и не смогли остановить злосчастную сцепку. В результате пять цистерн покатились с горки со скоростью около 30 километров в час, хотя при маневровых работах их разрешается перемещать со скоростью не более 3-х километров в час.
Но даже в эти минуты надвигающуюся катастрофу мог бы предотвратить рабочий горки 31-летний Александр Поднебесов, в обязанности которого входило торможение вагонов с помощью специального башмака. Так вот, в тот роковой момент Поднебесов, увидев разогнавшиеся цистерны, сунул башмак под колеса и отскочил в сторону. Между тем, как установили эксперты, он мог поставить под колеса еще и дополнительные башмаки, которых в его распоряжении в ту ночь было не менее семи штук, но из-за растерянности этого не сделал.
В результате пропановые цистерны на полной скорости врезались в вагон цементовоза, сцепное устройство которого мгновенно пропороло тонкую сталь, и из пробитой емкости на пути и улицы поселка Машинистов хлынул смертоносный поток сжиженного газа…
Но даже в этот момент теоретически еще можно было предотвратить катастрофу. Тот же самый Поднебесов, который оказался единственным свидетелем столкновения, был обязан немедленно
Тем временем опасная жидкость быстро превращалась в легкую, невидимую простым глазом дымку, от которой на траву лег белый иней. Спящему поселку Машинистов оставалось жить считанные минуты…
Теперь мы вряд ли узнаем, кто именно из жителей поселка в последнюю секунду своей жизни зажег ту роковую спичку или всего лишь включил свет на веранде. Так и иначе, но в третьем часу ночи 20 сентября 1980 года по поселку Машинистов вдруг прокатился мощнейший огненный вал, а следом за ним до неба взметнулось бешеное пламя.
Это был объемный взрыв – страшная реальность нашего технологического времени. Он происходит, когда срабатывает не точечный заряд, а одновременно взрывается весь объем горючего газа, в смеси с воздухом образующий как бы бомбу гигантских размеров. И потому свидетелям катастрофы показалось, что в поселке Машинистов словно бы вспыхнул сам воздух…
Предыдущий день, 19 сентября, был пятницей. На дворе стояла золотая осень. В поселок вечером приехало немало гостей. Во дворах стояло более десятка машин, естественно, с запасом бензина в баках. К тому же жители пользовались привозным газом в баллонах, они хранились в каждом доме…
Вспыхнувшее пламя приобрело настолько разрушительную силу, что в поселке горело и плавилось все, что могло гореть и плавиться, – дома, деревья, земля, асфальт, живая человеческая плоть…
Получив тревожное сообщение, все пожарные подразделения Сызрани во главе с помощником начальника отряда капитаном Колокольцевым прибыли в поселок Машинистов буквально в считанные минуты. В городе остался только один пожарный экипаж – на случай других возгораний. А по всей Куйбышевской области в ту ночь была объявлена пожарная тревога № 3 – высокой опасности. До 8-ми часов утра бойцы пожарной охраны Сызрани работали без подмены, да и потом все они остались в строю еще на сутки.
Пожарному ОГПС-7 Сергею Баракину в сентябре 1980 года был 21 год, и он служил командиром отделения второй пожарной части. Вот что он рассказывал:
– Ночью 20 сентября всю нашу часть подняли по тревоге. Когда мы проезжали по улицам Сызрани, то сразу же увидели огромное зарево над поселком Машинистов. К моменту нашего приезда штаб пожаротушения уже был на месте. Мы получили команду, поставили гидрант и начали тушить то, что только начинало вспыхивать. Дома, горевшие внутри поселка, тушить уже было бесполезно – к ним пробраться было нельзя. Вскоре приехали работники милиции. Нас поставили между горящими домами и станцией, чтобы отсекать огонь, потому что на прилегающих путях стояли емкости с горючим. Если бы сюда переметнулся пожар, то даже трудно представить, что там было бы…
Его рассказ дополнил ветеран пожарной службы Олег Першенков:
– Когда в ту ночь мы еще только подъезжали к поселку, я увидел, как из дома выскочил парень, на котором горела одежда. Мы его залили водой… А вообще горел весь поселок размером более чем 100 на 100 метров, и тушить его можно было только по периметру. Пожарные части расположились по его сторонам. Лезть внутрь квартала было просто невозможно – каждый дом сгорал за минуту. Даже в брезентухе, в каске, весь облитый водой, пожарный не мог близко подойти к зданию. Поэтому мы были вынуждены лишь отсекать огонь, не давали пламени выйти из поселка. Наш автомобиль «Урал» стоял на дороге, довольно далеко от огня, но на нем от жара пузырилась краска, хотя мы регулярно обливали его водой…
Немногие из уцелевших очевидцев впоследствии рассказывали, что в момент взрыва одни выбрасывались на улицу – и здесь мгновенно сгорали. Другие, обезумев от страха, лезли в погреб, думая, что началась ядерная война. Многие задохнулись от нестерпимого жара в своих постелях, так до конца и не проснувшись. Им завидовали те, кто выжил, но при этом страшно обгорел. Даже спустя десять суток после трагедии люди продолжали умирать в ожоговом центре, не выдержав нечеловеческих мук и страданий.
Вот что вспоминала Субботкина, фельдшер станции «Скорой помощи»:
– В ту ночь мы были на выезде на Монастырской горе, как вдруг получили срочный вызов: «Всем бригадам в поселок Машинистов!» В городе оставили только одну бригаду для самых неотложных случаев. Приехав, мы увидели, что в поселке горит сам воздух. Это было очень страшно: я видела, как люди выпрыгивают из окон и падают, обожженные, в самое пламя. А по улицам в шоковом состоянии бежали другие обгоревшие люди, и они кричали нам: «Возьмите моего сына, мою дочь!!!» Мы брали по многу, сразу человек по восемь, в первую очередь стариков и детей. На многих кожа висела клочьями, как чулки, волосы у всех были обгоревшие, скрученные. Пока ехали, мы оказывали потерпевшим первую помощь, а также вкалывали обезболивающее, и накладывали повязки…
Часто пострадавшие не могли говорить. Тогда приходилось спрашивать у окружающих их имена и фамилии. Врачи записывали данные на листочке и подкладывали его под бинт. Лишь под утро была закончена эвакуация всех пострадавших. В особо тяжелых случаях медики вызывали санитарную авиацию и увозили пострадавших вертолетами в Куйбышев и Тольятти…Вот что пережил Валерий Рубинов, рабочий железной дороги, в ночь на 20 сентября:
– После вечерней смены мы с другом поехали на машине домой. Был уже второй час ночи, и как раз на повороте в поселок мы въехали в облако тумана. Сразу же заглохла машина, и мы почувствовали запах газа. А потом нам в глаза ударил столб огня высотой, как мне показалось, до самого неба. Тут же на нас пошла волна ревущего пламени. Меня опалило жутким жаром, я выскочил из машины и что есть силы помчался по дороге. Удалось отбежать примерно метров сто, но стена пламени все время катилась позади, постепенно приближаясь ко мне и поджаривая спину. На мне уже горели брюки и рубашка, и тут я понял, что вряд ли смогу уйти от этой огненной волны.
В конце концов, пламя меня все-таки догнало и окружило со всех сторон. Я уже не бежал, а едва брел среди огня, теряя сознание. Уже потом я узнал, что у меня было обожжено 45 процентов поверхности кожи. Тем не менее, когда мне все-таки удалось выбраться на свободное пространство, у меня еще хватило сил раздеться, потому что вся моя одежда расплавилась и тлела. Следом за мной на дорогу выскочила женщина в одной сплавившейся сорочке, и у нее были страшные глаза, переполненные болью и страданием. Нас обоих отвез в больницу проезжавший мимо водитель…
А вот что рассказал житель бывшего поселка Машиниста Сергей Селиверстов:
– Накануне к нам приехали родственники из Тулы. Когда все вокруг внезапно загорелось, я выскочил на кухню, на всю мощность пустил воду, а потом передал тестю полуторагодовалого сына. Никто не понимал, что происходит вокруг: вокруг от нестерпимого жара плавился асфальт, и вскоре я уже не мог идти, а только в беспамятстве полз. Очнулся уже в Куйбышеве, в ожоговом центре. У меня на 75 процентов была обожжена кожа, и все говорили, что с этим не выживают, но я почему-то тогда не умер. Боль все время была нестерпимой. А потом врач сказал: «Я больше не могу колоть тебя обезболивающими препаратами. Если ты не хочешь стать наркоманом, лучше пей». И я стал пить – спирт, водку или коньяк, все равно что. При смене бинтов я орал песни, иначе не мог выдержать, а после перевязки вмазывал 150 граммов спирта, закусывал и минут через пять отключался.
Когда меня, наконец, выписали, из Куйбышева меня забрал мой шурин Володя Сомов. Стояла зима. По дороге я все расспрашивал, как там родные, а он все больше отмалчивался. Подъезжая к Сызрани, он внезапно завернул на Батракское кладбище. После лечения я плохо ходил, поэтому еле-еле вышел из машины – и тут вдруг все увидел. Кресты! Со знакомыми, такими родными фамилиями. Я буквально пополз от одной могилы к другой, и у каждого нового креста все новое и новое горе обрушивалось на меня. Оказалось, что из Селиверстовых в живых остались только я да мой сынишка. Он все это время мотался то у родных, то у друзей, и за это время пять садиков сменил… Если бы я в больнице узнал, что из семьи моей практически никого не осталось, ни за что бы не выжил…Согласно официальной справке, в ту страшную ночь в поселке Машинистов сгорело 44 дома. Во время пожара, а также от ожогов в последующие дни погиб 41 человек.
…Погорельцев из поселка Машинистов поселили на сборном пункте Сызранского военкомата. Там же для них организовали питание, а потом раздавали талоны на бесплатные обеды в любой столовой.
Многие выскочили из горящих домов, в чем были, и им нужна была хоть какая-то одежда. На помощь пострадавшим пришел весь город: заводы, предприятия и организации помогали деньгами, а простые граждане приносили еду, белье, теплые вещи.
А еще для десятков, если не сотен, обожженных и обгоревших срочно потребовалась донорская кровь. Надо сказать, что сызранцы сразу же откликнулись на эту огненную трагедию. Уже через несколько минут после обращения к жителям города, которое штаб гражданской обороны в три часа ночи передали по радио, на станцию переливания крови пришло более 1700 человек.
Уголовное дело виновников катастрофы слушалось через девять месяцев после трагедии на выездном заседании Куйбышевского областного суда под председательством Пахомова. На скамье подсудимых оказались трое: дежурный по горке на станции Сызрань-1 Валерий Воронков, помощник составителя поездов той же станции Леонид Фуражкин и башмачник горки Александр Поднебесов.
Первых двоих суд приговорил к 6 годам лишения свободы с отбыванием в колонии усиленного режима, Поднебесова – к 3 годам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима. Впрочем, в народе тогда говорили, что за случившееся наказали только «стрелочников», а те, кто в ту ночь не обеспечил надлежащие условия работы на станции Сызрань-1, остались в стороне.
Воронков после приговора около года сидел в Сызранской тюрьме, потом его перевели в колонию-поселение в Тольятти, откуда он был условно-досрочно освобожден. Отсидев положенное, еще молодой в то время парень вернулся на железную дорогу, где ему доверили работу мастера, потом должность в производственном цехе УПТК.
Что касается бывшего составителя поездов Фуражкина, он больше не вернулся на железную дорогу и уехал работать в село.
А вот бывший башмачник Поднебесов, попав на зону, получил здесь дополнительный срок, а потом погиб в местах лишения свободы при невыясненных обстоятельствах.
Сегодня на месте той жуткой трагедии растут березы. Их высадили после того, как с пожарища убрали остовы сгоревших домов.Гибель Петра Машерова: несчастный случай?.
4 октября 1980 года в Минске в автомобильной катастрофе погиб Петр Миронович Машеров, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии. Погибли также водитель и офицер охраны.
Когда тело Машерова привезли в морг, у него была рваная рана на лбу, вывернута правая нога, переломаны руки. Бросалось в глаза и то, что одет он был для столь высокопоставленного партийного работника очень скромно. И еще: на водителе его служебной машины, под рубашкой, был надет широкий и плотный бандаж.
Герой Советского Союза Машеров выгодно отличался от остальных членов Политбюро того периода. Скромный и обаятельный, он пользовался огромным уважением не только в Белоруссии. Все знали о его приверженности старым автомобилям ГАЗ-13 «Чайка». Поступившие им на смену бронированные и мощные «ЗИЛы» он не любил. Как не любил и помпезные выезды: его раздражали машины сопровождения, особенно снабженные проблесковыми маячками.
Между тем с 1 июля 1980 года были введены в действие новые «Правила дорожного движения», предусматривавшие порядок движения на дорогах автотранспорта специального назначения – так называемых спецкортежей. Теперь они обязаны были двигаться в сопровождении автомобилей ГАИ, имеющих специальную окраску и снабженных мигалками, из которых не менее одной – красного цвета. В соответствии с правилами, водители встречного транспорта при разъезде с автомобилями специального назначения должны были «остановиться у тротуара или на обочине, а при их отсутствии – у края проезжей части».
4 октября 1980 года в 14 часов 35 минут от здания ЦК КП Белоруссии в сторону города Жодино выехал автомобиль ГАЗ-13 «Чайка», госномер 10–09 ММП, под управлением водителя Е.Ф. Зайцева. Рядом с водителем сидел Машеров, сзади – офицер охраны майор В.Ф. Чесноков. Вопреки правилам и существующим инструкциям впереди шла машина сопровождения «ГАЗ-24» обычной окраски, без мигалок. Спецмашина ГАИ, сигналившая сиреной и проблесковыми маячками, двигалась сзади.
На трассе Москва – Брест набрали скорость 100–120 км час. Такая скорость рекомендуется службой безопасности, ибо, по расчетам, она не позволяет вести по автомобилям прицельную стрельбу. Дистанция между машинами составляла 60–70 метров. За 1 километр до пересечения трассы с дорогой на Смолевическую бройлерную птицеферму шедшая впереди «Волга», преодолев подъем, пошла на спуск. До катастрофы оставались секунды. Грузовик, вынырнувший из-за прижимающегося к обочине встречного «МАЗа», увидели сразу. Старший эскорта резко увеличил скорость, и «Волга» пролетела буквально в нескольких метрах от грузовика. Водитель Машерова вначале попытался затормозить, но затем, повторив маневр «Волги», тоже резко увеличил скорость. Петр Миронович, как бы отстраняясь от надвигавшегося препятствия, уперся правой рукой в лобовое стекло. Страшный удар. Взрыв бензобака. Мгновенная смерть.