ТАСС уполномочен заявить
Шрифт:
— Степанов пишет хорошо, даже если врет, — сказал Пол и сцедил по спичке всю водку себе в рюмку — тридцать одну каплю, отметил Славин. — И журналистика и литература — это ложь; она тем талантливее, чем больше похожа на правду. Надо правдиво врать — тогда это искусство. Надо уметь написать свою жизнь, вымышленную, не такую скучную, какой живут люди, и тогда вы станете Толстым или Хемингуэем.
— Кем? — спросил Глэбб. — Хемингуэем? Но ведь он умер…
— А Толстой переселился из Миннесоты в Майами и сейчас ловит рыбу в проливе, — озлился Пол. — Хотя, — он посмотрел на Славина, — Хемингуэй сейчас, действительно, забыт у нас. Если бы он родился в прошлом веке, тогда другое дело, а так — наш современник. Мы же видали его, и пили с ним, и бабы рассказывали нам, какой он слабый, и несли его по кочкам, и слуги давали интервью, что, мол, жадный он… Классиков двадцатого века нет и быть не может из-за того, что средства массовой информации набрали силу. Во времена Толстого были сплетни, а теперь все оформляется на газетных полосах броскими шапками, пойди, создай авторитет, пойди, не поверь всему тому дерьму, которое мы печатаем… И потом, телефон… Общение между людьми упростилось до безобразия. Попробуй раньше-то позвони в Ясную Поляну, возьми интервью — черта с два! Надо было ехать, попросив разрешение. А это уже обязывало, проводило черту между им и нами… А теперь звонок по телефону: «Граф, прокомментируйте „Войну и мир“»…
— Верно, — согласился Славин. — Вы сказали верно, Пол. Очень безжалостно, но верно. Значит, получается, что мы сами лишаем себя классиков? Двадцатый век хочет уйти в небытие без классики? Не ведаем, что творим?
— Почему? Ведаем.
— Слишком высок культурный уровень? Все грамотны? Слишком много поэтому вкусовщины? Личных симпатий?
— Скорее — антипатий. Про уровень вы правы лишь отчасти, вы проецируете культуру России на мир — это ошибка.
— Друзья, а не пора ли нам подумать о женщинах? — сказал Глэбб. — Я, конечно, понимаю, интеллектуалы, культура, но ведь вы — не бесполы, я надеюсь. Или мистер Славин опасается последствий? Насколько мне известно, вашим людям запрещены такого рода общения…
«А вот и птички, — подумал Славин. — Все по плану. Старо, как мир, но ведь действует, черт возьми. Что ж, посмотрим его клиентуру».
Славин заметил:
— Вашим тоже, как я слыхал, такого рода общения не рекомендованы.
Глэбб посмотрел в глаза Славина, куда-то даже в надбровья, лицо его на мгновенье сделалось тяжелым, мертвым, но это был один миг всего лишь, потом он отошел к телефону, легко упал в кресло, достал из заднего кармана брюк потрепанную записную книжку, заученно открыл страницу, глянул на Славина, страницу закрыл и начал копаться, изображая лицом деда-мороза, затевающего веселую игру, которая кончится прекрасным подарком.
— Вам кого, белую или черную? — спросил он, по-прежнему листая книжку.
— А я дальтоник, — ответил Славин.
Пол Дик расхохотался.
— О, какой хитрый мистер Славин! — сказал Глэбб. — Вы все время уходите от точного ответа…
— Точных ответов требует суд.
— Вам хорошо известна работа суда?
— Конечно.
Пол сказал:
— Лучше, чем тебе, Джон. Он просидел вместе со мною весь Нюрнбергский процесс — от звонка до звонка.
— То была политика, Пол, а сейчас мистер Славин отвечает мне по поводу женщин, как опытный тактик: ни да, ни нет, и во всех случаях он чист перед инструкцией.
— Какой именно? — спросил Славин. — Какую инструкцию вы имеете в виду?
Глэбба спасло то, что пришел официант из бара с бутылками виски и льдом; Славин понял, что Глэбб не сможет вывернуться — действительно, как коммерсанту объяснить знакомство с инструкцией?
Пол сразу же выпил, налил Славину и Глэббу.
— Сейчас, — откликнулся Глэбб, набирая номер, — одну минуту, Пол.
Он долго слушал гудки, вздохнул, дал отбой, набрал следующий номер.
— Твои девки уже залезли в ванны в других номерах, — сказал Пол, — ну их к черту, шлюхи.
— Фу, какая гнусность, — сказал Глэбб. — Нельзя быть таким циником, Пол. Просто тебе не попадались женщины-друзья, у тебя были одни потаскухи.
— Лучшая женщина-друг — бесстыдная потаскуха, с которой не надо говорить о Брамсе и притворяться, что понимаешь Стравинского.
— Алло, Пилар, — сказал Глэбб, набрав номер. — Я сижу в обществе двух умнейших людей. Ты не хотела бы присоединиться к нам? Почему? Ты меня огорчаешь, Пилар… Ну пожалуйста… Я тебя очень прошу, а? Вот молодец! Шестьсот седьмой номер, Пилар, мы сидим здесь. Ждем!
Пилар, действительно, была хороша: высокая, хлысткая испанка с громадными глазами, улыбка — само обаяние; она мило поздоровалась с Полом и Славиным, поцеловала Глэбба — дружески, целомудренно, в висок, по-хозяйски включила радио; «Хилтон» передавал свою джазовую программу, и она не ошиблась, нажала нужную кнопку; приняла от Славина виски, чуть пригубила и, заметив его взгляд, объяснила:
— Не сердитесь, все же я испанка, мы пьем вино, по пьянеем не от него, а от умных собеседников.
«А я сейчас предложу ей беседу, — похолодев от волнения, стремительно подумал Славин. — И собеседника, прекрасного собеседника».
Все эти часы и дни, начиная еще с первой беседы в кабинете Константинова, он жил версией: русский, приславший письмо, наверняка один из тех бедолаг-эмигрантов, которые влачат горькую судьбину, работая в сфере услужливого рабства. За это платят, а в «Хилтоне» — вполне пристойно.
Однако сейчас, в течение всего этого долгого разговора, Славин не мог даже предположить, что оперативное решение придет к нему столь неожиданно. Видимо, впрочем, извечный закон о переходе количества (в данном случае раздумий, прикидок, поисков оптимального решения) в качество привел Славина к действию, на первый лишь взгляд странному, а в сути своей единственно — в данной ситуации — разумному.
— Минутку, — сказал Славин, поднявшись, — я сейчас вернусь.
— Что случилось? — подался вперед Глэбб.
— Кое-что, — ответил Славин.
Он спустился в ресторан, чуть пошатываясь подошел к метрдотелю и спросил:
— Слушайте, у вас тут никого нет из официантов, кто был бы родом из Англии или Германии? Лучше б, конечно, из России, но, видимо, это из области фантазии, нет?
— А в чем дело, сэр? Француз не может вас устроить? Наш бармен француз…
— Это — на крайний случай… Я хочу угостить даму, которая не пьет виски, одним коктейлем, русским коктейлем…
— Погодите, погодите, у нас в подвале работает Белью, он, кажется, родом из Восточной Европы… Когда бастовали наши черные лакеи, мы брали его на номера… Одна минута, сэр…
Метрдотель снял трубку телефона, набрал цифру «три», спросил:
— Луиш, скажите, Белью уже кончил работать? Им интересуется гость из…
— Шестьсот седьмого, — подсказал Славин, расслабившись, чтобы не так чувствовалась его устремленная напряженность.
— Из шестьсот седьмого. Понятно, Луиш. А когда он заступает на смену? В восемь? Спасибо.