Тася
Шрифт:
Они встретились дома у Алексея Архиповича. Поначалу все было чинно, словно на дипломатическом приеме. И хотя Вовка бегал без конца от стола куда-то в соседнюю комнату, и хотя Маринку через каждые пять — десять минут вызывали к телефону, ужин сохранял нарочитость официальной встречи.
— А все же вы далеко забрались, Людмила Петровна, — говорила
— Ну, что вы! — улыбалась Люся. — Разве Зюзино — это далеко! И метро рядом, и автобусное сообщение. Скоро и троллейбус, кажется, будет…
Сам Алексей Архипович почему-то чувствовал себя неловко, мельтешил, старался угодить за столом то Тасе и Марине, то Люсе, то — наоборот! — явно не угодив Вовке, сказать ему, что тот плохо ест, мусолит и вообще…
Все стало проще после трех-четырех рюмок. Вовку уложили спать, Марина пошла в кино на последний сеанс, а оставшиеся опять налили по полной.
— Я хочу выпить, — сказал Алексей Архипович, — за Люсю, то бишь жену мою, Людмилу Петровну, и за тебя, Тася, друга детства, и за женщин, прошедших войну!
Все чокнулись. Тася сказала: «Премного благодарна!» — и все выпили, после чего все пошло по-человечески. И воспоминания у всех нашлись, и темы для общих разговоров.
— У меня Андрюшка тоже в Бауманское поступил, по конкурсу хорошо прошел, — говорила Тася. — Вот бы как-нибудь встретиться нам всем, я бы Андрюшку своего с вашей Мариночкой познакомила. Одногодки они, интересно! Вот вы, Алексей-то Архипыч, знаете, как…
Алексей Архипович:
— Тась! Опять ты со мной на «вы»?
— Да что вы! Это я просто так…
Потом словно вспомнила:
— Андрюшка мой стихи любит. И наука у него и стихи…
— Так ты… Значит, в тебя сын, раз стихи любит! — сказал Алексей Архипович.
— Да, вот подсказать не можете ли, — сказала Тася, — Читали мы как-то с Андрюшкой поэта такого, Бориса Ручьева. «Любава» называлась. А потом искали что-нибудь его же, не нашли. Я все лотки обегала и Андрюшка — ничего не нашли. Не поможете, Алексей Архипыч? Может, вам легче где-то достать?
— Постараюсь, Тася, — пообещал он. — Борис Ручьев, говоришь? Постараюсь! Запомню!
И опять шли воспоминания. Видно, уж таков по натуре русский человек, что, случись ему выпить рюмку-другую, никак без воспоминаний не обойтись. А если уж фронтовики бывшие встретились, то — без фронтовых воспоминаний. Тася вспоминала что-то свое, и Люся вспоминала. И Алексей Архипович, наперекор здравому смыслу, перебивал женщин и долго, слишком подробно повествовал о каких-то своих боевых эпизодах.
Кажется, жена его, Люся, нарушила весь этот разговор, сказав:
— Теперь посуду соберем! Пора накрыть под горячее.
— А вообще-то я счастливая! — вдруг сказала Тася. — Правда, счастливая! Войну прошла — живой осталась. Сына взяла из детдома, малюсенького такого, год с половиной, вырастила и вот вроде в люди вывела! И сама! Вот хоть и на пятый десяток дело идет, здорова, пенсию получаю! А тут, понимаете, к двадцатилетию победы орден мне еще вручили, за сорок первый, третий по счету, и медаль «Партизану Отечественной войны». Полковник в военкомате вручал, важно так, как генералу какому…
— И еще медаль будет, — сказал Алексей Архипович, — «В честь двадцатилетия Победы…».
— Вот я и говорю: счастливая я, — подтвердила Тася. — А что, разве не так?
Он провожал ее поздно. Хотел вызвать такси — она отказалась. Хотел довезти на автобусе до метро — тоже отказалась.
Алексей Архипович проводил Тасю до лифта, нажал кнопку:
— Ну, хоть так…
— Спасибо вам, Алексей Архипыч! — сказала она. — Очень хорошо все у вас было.
— Опять ты со мной на «вы»?
— Так это не сердитесь, — сказала она, — Людмиле Петровне еще раз спасибо! И ребяток целуйте. Хорошие они у в… у тебя…
Как раз пришел лифт, и Алексей Архипович открыл дверцу:
— Ну, спасибо тебе, Тася! За то, что пришла, спасибо! А завтра увидимся в клинике…
Она вошла в кабину лифта, но придержала рукой дверь:
— Вот, Алексей Архипыч, вы все: на «вы», на «ты»! А я ведь, Алеша, если по чести сказать, больше всего тебя и любила всю жизнь… Так вот!.. Ну, прощай! До завтра!
И она захлопнула дверь.
И кабина пошла вниз.