Татарская пустыня
Шрифт:
Волшебный кортеж, змеясь, медленно уходил в небо все выше и превратился сначала в растянутый шлейф, потом в крошечный сгусток тумана, потом – в ничто.)
– Что ты хотел сказать, Ангустина? Что – завтра? – Капитан потряс лейтенанта за плечи, пытаясь привести его в чувство; но лишь смял благородные складки военной плащаницы. Какая жалость! Никто из солдат пока еще не понял, что произошло.
Упреком Монти звучал лишь голос ветра из черного провала пропасти.
Что ты хотел сказать, Ангустина? Ты ушел, не окончив фразу.
Глава 16
Лейтенанта Ангустину похоронили, и время в Крепости потекло, как прежде.
Майор Ортиц спрашивал Дрого:
– Ты сколько уже здесь?
– Четыре года.
Неожиданно пришла зима, самое томительное время в году. Теперь надо было ждать снега: сначала он ложился слоем в четыре-пять сантиметров, потом, после перерыва, слоем потолще, а потом уже сыпал и сыпал без конца. Казалось, весна никогда не наступит. (И все-таки в один прекрасный день, гораздо раньше, чем все предполагали, становилось слышно, как со смотровых площадок текут весенние ручейки, и зиме нежданно приходил конец.)
Гроб с телом лейтенанта Ангустины, обернутый в полотнище знамени, покоился в земле, за невысокой оградкой, рядом с Крепостью.
Над могилой возвышался белый каменный крест с выбитым на нем именем. Солдату Лаццари чуть в сторонке поставили крест поменьше, деревянный.
– Я иногда думаю… – сказал как-то Ортиц, – вот мы все жаждем войны, надеемся на случай, обижаемся на судьбу за то, что у нас никогда ничего не происходит. А взять хоть Ангустину…
– Выходит, – откликнулся Джованни Дрого, – выходит, Ангустина ко нуждался в благосклонности судьбы и все равно сумел отличиться?
– Он был слаб и, наверно, нездоров, – сказал майор Ортиц. – Ему было хуже, чем всем нам. Он, как и мы, не схватился с врагом и войны, как и мы, не узнал. А погиб все-таки как воин. Так-то! Вам ведь известны, лейтенант, обстоятельства его смерти?
– Да, – ответил Дрого, – капитан Монти при мне рассказывал. С наступлением зимы чужеземцы убрались восвояси. Прекрасные, развевающиеся и как бы обагренные кровью штандарты надежды постепенно поникли, и в душах вновь воцарился покой. Все вокруг опустело, и глаза тщетно искали хоть что-то в дальней дали, у самого горизонта.
– Да уж, он знал, когда умереть, – сказал майор Ортиц. – Словно пулю в сердце получил. Герой, ничего не скажешь. Однако ж никто не стрелял. Для всех, кто шел в тот день с ним, шансы были равны, никаких преимуществ он не имел, разве что умереть ему было легче, чем другим.
А другие… что они, в сущности, сделали? Для других этот день был почти таким же, как и все остальные.
– Только немного похолоднее, чем обычно, – сказал Дрого.
– Да, немного похолоднее, – повторил за ним Ортиц. – Впрочем, и вы, лейтенант, могли пойти тогда с ними. Стоило только захотеть.
Они
Они сидели на скамье, завернувшись в шинели, невольно поглядывая вдаль, на север, туда, где скапливались огромные, бесформенные снежные облака. Налетавший порывами северный ветер забирался под одежду. Высокие скалистые вершины справа и слева от перевала почернели.
Дрого сказал:
– Я думаю, завтра снег пойдет и у нас.
– Вполне возможно, – безучастно отозвался майор.
– Да, быть снегу, – снова сказал Дрого. – Вороны все летят и летят.
– Мы тоже виноваты, – сказал Ортиц, весь во власти одной неотступной мысли. – В конце концов каждый получает то, чего заслуживает. Ангустина, к примеру, был готов платить по самому высокому счету, а мы – нет. Наверное, в этом все дело. Может, у нас запросы слишком велики? А в общем, каждый получает то, чего заслуживает. Да уж….
– Ну и что? – спросил Дрого. – Что мы-то могли сделать?
– Лично я – ничего, – ответил Ортиц с улыбкой. – Я слишком долго ждал, а вот вы…
– Что – я?
– Уезжайте отсюда, пока не поздно, возвращайтесь в город.
Привыкнете к жизни тамошнего гарнизона. Насколько я могу судить, вы не из тех, кто пренебрегает радостями жизни. Там вас наверняка ждет блестящая карьера, это уж точно. Не всем же на роду написано быть героями.
Дрого не отвечал.
– Вы упустили целых четыре года, – продолжал Ортиц. – Они, правда, зачтутся в выслугу за восемь, но подумайте, насколько лучше вам было бы в городе. Здесь вы отрезаны от мира, о вас все забыли…
возвращайтесь, пока не поздно.
Джованни слушал, уставившись в землю, и молчал.
– Я видел, как было с другими, – говорил майор. – Постепенно они так привыкали к Крепости, что становились ее пленниками и теряли способность сдвинуться с места. Старики в тридцать лет! Да уж…
– Может, вы и правы, господин майор, – ответил Дрого, – но в моем возрасте…
– Вы молоды, – не отступал Ортиц, – у вас еще многое впереди, это правда. Но на вашем месте я не стал бы тянуть. Упустите еще какихнибудь два года – двух лет вполне достаточно, – и повернуть назад будет уже слишком трудно.
– Благодарю за совет, – сказал Дрого, на которого слова майора не произвели никакого впечатления, – но ведь здесь, в Крепости, тоже можно надеяться на что-то лучшее. Пусть это звучит нелепо, но если начистоту, то и вам придется признать…
– Да, к сожалению, – ответил майор. – Все мы так или иначе на что-то упорно надеемся. Но сами посудите, это же абсурд. – Он махнул рукой в сторону севера. – Войну с той стороны никогда не начнут.
После этой недавней истории никто всерьез о войне уже не думает.