Таточка
Шрифт:
Около некоторых домов они встречали милиционеров с противогазами, на перекрёстке Арсенальной и улицы Комсомола говорило радио. Всё это давало понять, что угроза совсем близко. Они не стали уходить далеко от дома, решили закупиться сначала самыми необходимыми и не скоропортящимися продуктами. К этому ещё прикупили бытовые мелочи, такие как спички, мыло. Анна Фёдоровна пыталась продумать наперёд, что их может ждать дальше. Конечно она и представить не могла, что им когда-то придётся покинуть родной дом…
По пути они встретили знакомых, те тащились с огромной тележкой, заваленной продуктами и вещами.
– Анна Фёдоровна, быстрее идите в Росторг, пока всё не раскупили. Галоши взяли, носки тёплые, валенки. – Женщина заговорчески подмигнула. –
– Благодарю, Лидия Вячеславовна. Мы сейчас по большей части для себя, но вы возможно правы.
Перепродавать для Анны Фёдоровны было ниже её достоинства. Хотя конечно, если надо будет, чтобы выжить, на что только не пойдёшь. Она подумала сразу о дочери, когда она уже вернётся домой… Сейчас женщина стала жалеть, что не рассказала Таточке перед её уходом, об утреннем визите соседей, и о надвигающейся опасности. Не ожидала, что всё так стремительно будет развиваться. Только бы она быстрее вернулась! Увезти её отсюда подальше! А куда увозить? Кто знает, где сейчас будет безопаснее?
Тревожные мысли не давали спокойно дойти дома. Под ухо что-то щебетала Галочка, она была напугана, озиралась на прохожих, а после того как встретили дворника в противогазе и с красной повязкой, вообще заскулила и попросила скорее пойти домой.
– Галочка, соберись с духом!
Домой они пришли нагруженные хозяйственными сумками, уставшими и опустошенными. Пока разбирали продукты, подошла и Таточка.
– Мамуля! Мамуля! Я пришла!
Вскоре подошёл и Павел Иванович.
– Сейчас мобилизуют 1905-1918 года рождения. Меня отметили, но сказали попозже подойти, в понедельник пока идти на работу. Скорее всего оттуда мобилизуют на снабжение. Очередь неимоверная, и столько… – Тут он осёкся при виде дочери.
– Я тоже пойду на фронт. Нужны силы, медсёстры! – В ней говорило горячее сердце, совсем еще молодое и бесстрашное.
– Подожди ты! – Прервала её мать. Этого ещё не хватало, чтобы её единственная дочь кинулась на пулемёты. Анна Фёдоровна уже прокрутила в голове, что пристроит Таточку к себе в банк. – Не женское это дело воевать и под пулями бегать. Есть обученные кадры спасать солдат.
– А я боюсь смерти, боюсь крови… По мне так в городе чем-то полезным заняться! – Обычно храбрая Галочка не представляла себя совсем на войне.
– Давайте-ка девчата займёмся заготовками. Завтра у всех тяжелый день, и неизвестно ещё что дальше. Пока мы дома, пока немцы не добрались до нашего города… Паша, что говорили в военкомате, какие новости?
– Да, разное говорят Аннушка, не всему стоит верить.
Татьяна осознала, что жизнь её семьи, а также всей страны, претерпела кардинальные изменения в кратчайшие сроки. Её огорчало то, что родители по-прежнему воспринимают её как ребёнка. Девушка была раздираема противоречивыми чувствами: с одной стороны, она испытывала неимоверную тягу отправиться на фронт и внести свой вклад в общее дело, с другой – чувствовала сильную потребность остаться рядом с матерью и оказать ей поддержку.
Несмотря на то, что война для неё была абстрактным понятием, извлечённым из книг, девушка испытывала страх перед неизвестностью и потенциальной физической болью. Воспоминания о Зимней войне 1939 года были туманны и не вызывали сильных эмоций. Страх смерти как таковой отсутствовал, но пугала сама неопределённость ситуации.
Под вечер вся семья собралась за ужином. Отец решил взять на себя инициативу, развеять немного обстановку.
– Таточка, сыграй нам что-нибудь. Пока никого не хороним, нечего киснуть!
Девушке это было за радость. Клавиши под её нежными белоснежными пальцами ожили, и в комнату ворвалась 40 симфония Моцарта.
– Ну ка, давай теперь я что-нибудь весёлое вам организую. – Отец сел за пианино, вспомнил свою любимую мелодию, которую он когда-то посвятил Аннушке и его тело как будто слилось с инструментом.
Анна Фёдоровна вспомнила их молодые годы, как они только начинали узнавать друг друга, встречаться. Это было так романтично… Как она могла тогда устоять перед таким напором?
Пианино потихоньку затихало, солнце медленно садилось за горизонт, подсвечивая на прощание золотые купола соборов, слегка поглаживало крыши домов, как будто хотело приободрить перед надвигающейся угрозой. Город готовился ко сну…
Ночью включили учебную тревогу.
Танюша вжалась в кровать, пальцы впились в одеяло. Было страшно даже дышать.
– Какая я дура, на фронт собралась! Мне даже здесь страшно…
Это была первая ночь Войны. Все провели её по-разному. Кто-то крепко спал и так и не услышал вой учебной тревоги, кто-то проснулся и так не мог заснуть, а кто-то уже держал оружие в руках и стоял на страже нашей Родины…
Глава 3 Таточка
Я всегда была белоручкой. Надо мной иногда смеялись подруги, что стоит мне взять что-то тяжелое в руки и я рассыплюсь. Я не обижалась. Не всем быть сильными. Зачем соревноваться с мужчинами за первенство, кто кого переработает. Мама меня научила, что лучше дать мужчине дорогу, пускай он завоевывает все Почести и Звания, а женщина может быть скромной. Но это не значит, что она не должна учиться и развиваться. Ведь сильному мужчине нужна путеводная звезда, которая будет ему освещать дорогу в самые сложные для него времена. Да, наверное, немного родители меня конечно избаловали, да и Марья Васильевна постаралась. В первые дни войны, я поняла насколько я беззащитна и неопытна. Пускай мной всегда двигали самые мои лучшие качества, упорство и труд, но они все касались в основном учебы. Музыкальную школу я окончила с отличием, среднюю школу тоже. Легко поступила в Педагогический на исторический факультет. Моя жизнь была беззаботна в плане бытовых вещей. Поэтому моё рвение уйти на фронт быстро прошло, чему конечно обрадовалась мама. Папа почему-то меня не отговаривал, наверное, понимал, что мама просто так меня не отпустит. Но на самом деле, если бы я действительно захотела, ни одна сила не смогла бы меня удержать. Даже мама.
Через семь дней после начала войны началась массовая эвакуация. Мы долго обсуждали, что делать, и в итоге решили подождать, чтобы отправиться позже. Мама не могла решиться оставить нашу квартиру, в которой мы прожили столько лет. У неё был страх, что её разворуют, и это чувство было вполне оправданным, учитывая, что в такие тревожные времена многие люди теряют моральные ориентиры. Плюс ко всему, мы не знали, как поступить с Марьей Васильевной. Её здоровье стало ухудшаться, и мы не были уверены, как её организм выдержит долгую поездку в условиях войны. В то время как мы колебались, Галочка приняла решение быстро покинуть город. Видимо, её преследовали детские страхи, которые в такие моменты обостряются. Я не вправе её осуждать: каждый из нас имеет право выбирать свой путь, особенно в условиях, когда страх и неуверенность в завтрашнем дне становятся постоянными спутниками. Однако, у меня возникло чувство лёгкой разочарованности в ней. Она прожила с нами 12 лет, и казалось, что за это время мы стали настоящей семьёй, но реальность оказалась суровой. Когда она уехала, я почувствовал, как будто часть нашей жизни уехала с ней. В такие моменты понимаешь, насколько хрупкими бывают человеческие связи. Весь этот опыт показал, что в условиях стресса и неопределённости настоящие ценности проявляются особенно ярко. Мы все оказались в ситуации, когда нужно принимать трудные решения, и каждый из нас выбирает свой путь по-разному. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что такие моменты, как разлука с Галочкой, стали своего рода проверкой на прочность. Мы все изменились, и, возможно, именно в этом и заключается суть жизни: в умении адаптироваться и находить выходы даже в самых сложных ситуациях. Важно помнить, что каждый из нас проходит свой путь, и иногда этот путь может расходиться с теми, кого мы любим.