Татуировка
Шрифт:
Она и на самом деле была слегка полновата, но только слегка, не больше. Хотя в паре с тощим длинным Глебом Пуришкевичем они выглядели забавно.
Оказывается, Штопка уже успела накрыть к их приходу стол, и пока Дмитрий наливал воду в длинную узкую вазу и подрезал стебель розы, чтобы цветок лучше смотрелся посреди стола, Глеб успел открыть бутылку шампанского.
— За тебя, дорогой брат, — сказала Агния, — ты единственный мой родственник, и пусть сгинут все твои маньяки!
— А я-то как мечтаю об этом! — поддержала тост Штопка,
— Дмитрий Евгеньевич, Агния сказала мне, что вы опять ловите маньяка, это правда? — спросил Глеб, с ужасом посмотрев на грандиозную порцию фруктового салата, положенную
— Ничего, я помогу, — успокоила его Агния.
Для Глеба Дмитрий по-прежнему оставался тем самым спасителем-следователем, который вырвал его, почти ослепшего, из рук садистов-милиционеров после нескольких суток допросов и жестоких избиений. В те недели тоже ловили маньяка, причем картина преступлений была похожа на нынешнюю — только тот убивал не молодых мужчин, а молодых женщин, но тела их разделывал еще сильнее, разве что не срезал кожные покровы. Преступления в основном совершались в ночных электричках, и Глеба вокзальные менты приняли за страшного преступника. Или пожелали принять, чтобы получить наградные. К их удивлению, «преступник» ни за что не хотел сознаваться, они же успели доложить руководству и поэтому стали выбивать из него признание хорошо известными способами. Когда же Дмитрий уверился в его невиновности, его попросту отстранили от дела.
Если бы не старый знакомый Дмитрия из таинственного агентства «Эгида», Осаф Александрович Дубинин, так бы и пресеклась жизнь кандидата филологических наук Глеба Пуришкевича. Дубинин, как выяснилось, знал Глеба с детства, к тому же успел добыть стопроцентное алиби, только менты уже закусили удила. И тогда Дмитрий с Дубининым пошли на тяжкое должностное преступление. Ночью в момент перевозки Глеба в следственный изолятор они вместе с парнями из «Эгиды» остановили воронок, отбили подозреваемого, едва подававшего признаки жизни, и неделю прятали в домике на садовом участке, где его выхаживала Агния. Еще бы ему теперь не впадать в ужас от одного только слова об очередном маньяке.
— Тут, скорее, действует какая-то мрачная секта, — решил успокоить Дмитрий Глеба.
А Агния в это время уже рассказывала о своей книге.
— Представляете, директор спрашивает меня: «Вы были его подругой?» Ну зачем мне нужен такой понт, вот я и решилась честно признаться: «Нет, — говорю, — не была». Он сразу раз, и откладывает договора в сторону. Я думаю: все, спета моя песенка, еще и не начавшись, и успеваю вставить: «Но я была свидетелем его смерти». И он так обрадовался: «Что же вы тогда скромничаете, — говорит, — это еще больше, чем дружить, вы же приняли его душу». Ну я подумала, что принял-то душу Господь, а я ни при чем, но решила не спорить, а то как не подпишет договор!
Она с упоением рассказывала о том, сколько ей сразу выдали в кассе и что она решила купить себе бэушный ноутбук в комиссионке, там есть очень дешевые, а потом перешла к своему герою, который в последний приезд на родину представьте чем занимался?
Ответа Агния упорно потребовала почему-то от Штопки.
— Иконы писал для храма? — нерешительно предположила та. — Или портреты вождей?
— Как же, иконы! — Агния рассмеялась. — Для икон нужен особый подъем духа. А у него была, наоборот, депрессия. Татуировки он стал делать — вот что!
— Сам Антон Шолохов — татуировки?! — изумилась Штопка.
Она как-никак была тоже художницей и к этому имени, в отличие от Дмитрия, относилась с пиететом.
— Представьте. Я даже видела одного человека, которого он изрисовал.
— Ну и что там Шолохов ему вытатуировал? — спросил Дмитрий, отрываясь от собственных мыслей все о той же секте маньяков.
— Не знаю. Он же при мне не раздевался. Да, вот еще что. Как раз в те дни какой-то сумасшедший миллиардер, такой цивилизованный арабский
— Тысяч двадцать долларов? — предположила Штопка.
— Холодно, просто морозно.
— Я-то знаю сколько, но молчу, — проговорил Глеб.
— Пятнадцать миллионов.
— Рублей? Тогда это не так уж много, — проговорил Дмитрий, — хотя, по нашим масштабам, сумма огромная.
— Конечно, долларов. Друг сразу созвал корреспондентов, и весть об этом напечатали все газеты. А еще он послал телеграмму сюда. И когда Шолохов получил эту телеграмму, он решил, что или друг его странно разыгрывает, или телеграфисты что-то напутали. Он послал тоже телеграмму: «В какой валюте?» А на другой день ему принесли французские газеты, Шолохов занял у того самого человека, которому сделал татуировку, денег и немедленно вылетел в Париж. И уже через несколько месяцев его работы, которые год за годом никто не хотел покупать на аукционе Сотби, шли по сто тысяч и даже по миллиону.
Дмитрий слушал рассказ сестры вполуха — что ему было за дело до какого-то художника-эмигранта, до его депрессий и татуировок, когда здесь, где-то рядом, на улицах города, быть может, в этот миг какая-то секта или группа маньяков аккуратно срезала с живого человека кожу!
У ХУДОЖНИКА НА ТАВРИЧЕСКОЙ
В любом большом городе каждый год исчезают бесследно тысячи людей. В Петербурге, например, едва наступает июль, так обязательно некоторые мужички ночь за ночью упорно отправляются спьяну в последнее плавание — от Петропавловской крепости на другой берег Невы к Зимнему дворцу. Иногда спустя неделю их вздувшиеся тела находят в Финском заливе, а чаще не находят совсем. Кого-то отморозки закапывают в землю или закатывают в бетон. Кого-то находят спустя годы под другим именем, а кто-то, совсем малый процент, заканчивает жизнь такой вот мучительной смертью — с их живого тела зачем-то аккуратно срезается кожа.
Для того чтобы раскрыть преступление, надо прежде всего понять его мотивы — это написано в любом учебнике. Только какие мотивы могут быть здесь?
Дмитрий сам решил отправиться по пока еще теплому следу к автовладельцу той самой злополучной «шестерки». То, что машина была угнана около трех недель назад, он узнал сразу по компьютерной сети. И, как знать, вдруг ее хозяин расскажет что-нибудь о мужчине с девочкой, которые везли страшный груз. База данных выдала Дмитрию и краткие сведения на этого хозяина. Возраст — аж восемьдесят три года. Ничего себе водила! — поразился Дмитрий. С ним прописана жена, возраст семьдесят. И все же они могли видеть угонщиков, например в окно. Порой происходят удивительные случаи, когда владелец машины выскакивает на звук сигнализации и на глазах любопытных соседей ввязывается за свой автомобиль в настоящую битву. Правда, результат почти всегда одинаков: хозяин остается не только наг, но и бит.
Дмитрий с удовольствием обнаружил, что ехать к владельцу «шестерки» нужно было в центр, на Таврическую улицу. Место, знакомое до слез. В детстве одну зиму он ходил в Таврический сад кататься на коньках, а главное — надеялся встретить Штопку, бабушка которой жила тогда здесь, неподалеку, забирала на зимние каникулы внучку к себе и водила в Таврический на каток. Сейчас, с удовольствием идя по парковой аллее мимо прудов, он вдруг подумал, что давно не видел детей с коньками в руках. Осталось ли вообще такое занятие, как коньки, в культуре детства? Правда, зато появилось другое развлечение — например, в районе Дворцовой площади кучкуются катальщики на роликах.