Татуировка
Шрифт:
— Хорошо, не буду вас мучить. Приду завтра. Ровно в полдень. Устраивает?
— Даже очень, — радостно отозвался Антон Шолохов и назвал адрес.
— Куда это ты прихорашиваешься? — мрачно поинтересовался утром Аркадий, глядя, как тщательно она наводит макияж.
— Разве я тебе не говорила? В Сиверскую съезжу. — Там у нее жила дальняя родственница, что-то вроде двоюродной тети.
— Ну-ну. Вернешься-то когда?
— К вечеру. — Она, улыбаясь, подошла к сидящему в кресле напротив телевизора мужу и поцеловала его в висок. — Не скучай.
— Ну-ну, —
Эту Сиверскую Ника придумала только для того, чтобы муж не увязался за ней. Еще не хватало, чтобы он и на художника смотрел таким же мрачным взглядом. Она даже планировала после сеанса рисования и в самом деле съездить к тетке. Никогда прежде с нее портреты не писали, но она рассчитала, что дольше двух часов сеанс не продлится.
Одежда была на ней та, в какой она выходила обычно на люди — мини-юбка, колготки, блузка, волосы в две косы с большими бантами. Так сказать, пай-девочка, однако себе на уме. Старый иллюзионист дядя Витя этот ее стиль называл мечтой педофила. Особенно зверели от него некоторые тетки: они не могли совместить в сознании дорогой макияж с детской внешностью.
В доме художника это еще раз подтвердилось. Бабка, с которой Ника поднималась на лифте, долго и пристально рассматривала ее, хотя Ника сразу с ней поздоровалась в манере «пайдевочки». Не сдержавшись, уже выходя из лифта, бабка спросила:
— К кому же ты едешь, доченька? У нас вроде бы твоих одноклассниц нет.
И Ника в той же манере школьницы-скромницы, внутренне хохоча, ответила:
— К знакомому дяденьке.
Тетка от злости так грохнула дверью лифта, что вся лестница задрожала.
Небо заволокли темные жирные тучи, гром грохотал со всех сторон, зонтик Ника не взяла и поэтому в Сиверскую решила не ехать. Сеанс у художника длился не больше часа. Они только кофе успели выпить, потом Антон долго выбирал ей место относительно окон — то передвигал ее вместе со стулом вправо, то слегка разворачивал. И только стал делать набросок, как заявилась шумная компания приятелей.
— Ого, повернулся к детскому творчеству?! — весело прокомментировали они, увидев гостью.
— Это наша красавица, Ника, — отозвался Антон.
— Ника? А как по батюшке? — мгновенно повернул неловкую ситуацию один из гостей.
— Ну какое у богини может быть отчество? — возразил другой. — Боги, они ведь сироты.
— Почему же? — удивилась Ника. — Дочь Зевса, сестра Аполлона. Весь набор родственников в наличии.
Она решила держаться с ними по-взрослому, а не в привычной манере.
— Дела! — отозвался третий гость, выставляя на стол две бутылки вина. — Шел к другу, попал к богине. Прямо как в раю. Только закусить нечем. — И он повернулся к Антону: — Или ты, мои шер, закусь из Франции привез? Как современные боги насчет выпивки с человеком? — спросил он Нику. — Одобряют?
— Одобряют, — согласилась она. — Только я пойду. Дела у меня.
Гости уверяли ее, что зашли на полчасика, не больше, уговаривали остаться, но она знала, во что могут растянуться эти полчасика, решила им
Пройти ей предстояло не так уж и далеко — полторы автобусных остановки. Автобуса не было видно, и она зашагала пешком — нарядная школьница, которая спешит по своим делам. Тут-то над ней и грохнуло в небе, и стало понятно, что с минуту на минуту начнется ливень.
В свой Дом Ника влетела, когда на лицо брызнули первые дождевые капли. Открыла дверь квартиры и сразу, еще в прихожей, почувствовала назойливый запах дешевых духов. «Заходил, что ли, кто из соседок?» — подумала она.
За дверью ванны слышалось шевеление, видимо, Аркадий решил в ее отсутствие или помыться, или что-нибудь постирать. Сбросив туфли, Ника просунула ноги в тапочки и вдруг услышала из-за двери голос:
— Аркунечка, голубь мой, я иду!
В ту же секунду дверь ванны распахнулась, и в ней появилась во весь громадный рост Клавка из цирковой обслуги. Голая. От неожиданности она громко взвизгнула.
— Что там такое? — спросил из комнаты Аркадий.
— Аркунечка! — пролепетала, как бы предупреждая об опасности, Клавка.
И тут же появился совершенно голый Аркадий.
На мгновение лицо его сделалось растерянным. Но только на мгновение. А потом он спросил тем недовольным голосом, каким отзывался, ко. да Ника принималась будить его утром:
— Чего так рано?
Небесный грохот уходил в сторону, но дождь продолжал хлестать по лужам, распластанным на асфальте. Ника промокла в первые же мгновения. Она бежала по улице из дома, в котором прожила почти десять лет, и ей было совершенно все равно какое она сейчас производит впечатление. Хорошо хоть туфли сообразила прихватить из прихожей.
В этой самой прихожей несколько минут назад голая Клавка возвышалась над ней как гигантская статуя. Глаза Ники были где-то на уровне складок белого Клавкиного живота с коричневой бородавчатой родинкой.
— Чего так рано, а? — недовольно повторил Аркадий. Видимо, от растерянности забыл все остальные слова.
Получалось, что это она, Ника, виновата в той мерзости, которая перед ней происходила.
— Стерва! Какая стерва! — выговорила Ника, нагибаясь и ловя рукой раз за разом спадавшую туфлю.
Эта тридцатилетняя дылда, Клавка, сметала с арены опилки и раскатывала огромной ширины ковровые подстилки. Ничего большего ей доверить было нельзя. Про нее говорили, что она готова переспать с любым, у кого хоть что-нибудь болтается между ног, а особо злые языки шутили по поводу циркового ослика Фили. У нее и прозвище было соответствующее — Скважина.
— Ну и нашел же ты, с кем связаться! Скважину привел! — слова Ники прозвучали почти, как стон.
— А ты-то, ты-то! — завизжала Клавка, переступая босыми ногами. Она и в обычных ситуациях обожала скандалить по любому пустяку. Только тогда чувствовала себя королевой. — Тебя только в микроскоп разглядывать. Как вошь! Аркуня, у нее хоть дырка-то есть, или ты ей куда в другое место всаживал?