Татьянин день
Шрифт:
В бешенстве подскочил ко мне.
– Дура! Вот оно на столе ваше письмо! Думала меня обхитрить! Сволочь!
Задохнулся от крика.
– Еще посмотрим, кто кого! Я, значит, враг народа?! Я уничтожаю русский народ! Русскую интеллигенцию. Да такую тварь, как вы, и вам подобных надо уничтожать! Я убийца!.. Я...
Замахнулся, разобьет лицо, не шелохнулась.
– Дурак этот ваш Соколов. Она, видите ли, "кроткая"! Да я вас сгною, замурыжу! Замучаю! Я здесь хозяин! Понимаете, Я - Я - Я! Только с такими куриными мозгами, как ваши,
Не ударил, в бешенстве забегал по кабинету.
– Вот сейчас здесь вы и расскажете, кто же был этот враг народа, что повез письмо?!!
– Кто-то из работяг на кирпичном заводе, где я работала, через вольнонаемных послал это письмо. Больше я ничего не знаю.
– Где конверт?
– Этого уж я совсем знать не могу.
– Врете! Уж не так-то вы глупы, чтобы послать такое письмо домой через кого-то неизвестного! Кто приходил к вам... женщина в зеленой кофте с мальчиком?
...Мария Прокофьевна была в зеленой кофте...
– Я этого тоже знать не могу.
– Ничего, заговорите. Мы вашу мать арестуем! Она все расскажет. Посмотрим, знаете вы или нет, когда я вас замурыжу в одиночку! Там и сдохнете! А рядом будет мотаться ваш Горбатов со своими бабами, жрать своих раков и сосать свое пиво! И мать! И дочь! И никто ничего не сможет сделать!
Нажал на кнопку.
– Взять.
Иду по кабинету, у двери повернулась и сказала:
– Я верю в то, что мы с вами поменяемся местами.
...тихо, тихо, успокойся, успокойся; все надо обдумать, осознать, вместить, главное, успокоиться, тихо, тихо, тихо...
Передо мной дверь моей камеры, и тут же щелчок ключа.
– На выход с вещами.
Мне конец. Нет. Ведут по центральному коридору и открывают камеру - ту самую, в которой сидел министр с дочерью, мимо нее проводят все камеры на оправку.
...Нэди! Я о ней буду знать!..
Бросилась на кровать.
Щелчок ключа.
– До отбоя лежать нельзя.
Что Абакумов хочет со мной сделать? Надо приготовиться ко всему, а не набивать себя иллюзиями свободы и терпеть крах.
В сотый раз прослушиваю всю оправку... Нэди в тюрьме нет! Нет! О страшном думать не в силах.
Здесь твердо Жемчужина, в той же камере, что и была, тоже одна, шаги ее.
57
В форточку начал задувать холодный ветер, раньше темнеет, наверное, это уже ноябрь, получается, что я в одиночке больше трех месяцев.
Надо все разложить по полочкам и держаться!
Первое: никто еще от одиночек не умирал... а может быть, умирал...
Второе: с голода тоже на Лубянке никто не умер... хотя не знаю... Нэди... но когда Нэди становилась совсем плохой, ее тут же переводили на больничное питание, со мной этого не случится, и, как я понимаю, санчасть у меня в камере никогда не появится, если только на вынос тела... наблюдение за мной непрерывное... интересно, сам-то заходит в тюрьму или ему рапортуют обо всем до мелочей... если бы не плеврит, я была бы ого-го... назло Абакумову!..
Интересно, как я здесь числюсь?.. По номеру?.. В следственной тюрьме по закону нельзя держать заключенного с приговором... можно... нельзя... глупость... смешно... я железная маска... ведь действительно, как он кричал, никто никогда не узнает, что я здесь...
Третье: если даже я впаду в отчаяние, захочу покончить с собой... здесь этого сделать не дадут, можно не беспокоиться...
Четвертое, и самое главное, как говорят украинцы: "с глузду бы не з'ихать". Хочется заговорить, запеть, может быть, я разговаривать разучилась, делать этого ни в коем случае нельзя, может быть, Абакумов ждет чего-нибудь такого, чтобы объявить меня сумасшедшей... а вообще-то, что ему от меня надо... неужели это просто месть за пощечину, которую я ему все-таки, наверное, дала... не думаю... но арестована-то я действительно без ордера по его записке, ворвались полковники и схватили... мне теперь снится эта записка какая-то нечаянная, наспех, даже не на полном листе бумаги...
Пятое: не сломаться - ходить столько, сколько я ходила, я уже не могу, силы уплывают, гимнастику делаю в полноги, на оправке о холодной воды начинается озноб, изнуряет голод.
Шестое: не думать о доме, чтобы не биться головой о стену, здесь и этого не дадут сделать, свяжут... мысли о доме невыносимы... Какое счастье, что и дома, и с Левушкой все хорошо.
Щелчок ключа.
– На прогулку.
Прошло, наверное, недели две, как я отказываюсь от прогулок, вихрем начинает кружиться голова, и я стою у стенки, лучше, наверное, не терять силы и сидеть в камере, так чувствую интуитивно, а как лучше сберечь силы, не знаю... Нэди по крохам их берегла.
В "намордник" стали залетать снежинки... покружатся - улетают... что, уже зима?.. Теперь, наверное, скоро Новый год... как узнать, когда он придет... как-то осенью была такая вселенская тишина, что до меня долетел бой кремлевских курантов, и теперь сижу в шубе с приоткрытой форточкой, а вдруг опять долетит... девять... десять... одиннадцать... двенадцать... здравствуй, Новый, 51-й год!
Начались такие "сопли-слюни"... так мне себя жалко, такая я одинокая, брошенная, беззащитная... чтобы в глазок не увидели, что я плачу, легла на бок, и слезы незаметно стекают на переносицу, а потом в подушку... скорей бы весна...
Я теперь, чтобы не думать ни о чем, что может свести с ума, ставлю спектакли, снимаю фильмы, переделываю свои концерты, проигрываю роли, читаю монологи... увидела Джульетту перед принятием яда, не на роскошном ложе, а в ночной рубашке, на авансцене, по-детски сидящей на ковре, наивной, почти играющей с ядом... начало фильма: во весь экран женское, умное, сильное, красивое лицо... спокойно начинает говорить о красоте вселенной, а за ее головой клубятся войны, пожарища, смерти, рождаются дети, мечется человеческое безумие... Скорей бы весна, может быть, на "намордник" сядет воробей...