Тау - ноль
Шрифт:
— Спасибо. — При виде того, что он принес, она просияла.
— Вы выглядите счастливой, — сказал Фрайвальд. — Отчего?
— Почему бы и нет?
Он резко взмахнул рукой.
— Из-за всего!
— Ну… разочарование по поводу скопления Девы, конечно. Но мы с Норбертом… — Она прервалась, покраснев. — У нас захватывающая проблема, настоящий вызов разуму, и Норберт уже выдвинул блестящее предположение. Она наклонила голову и посмотрела на Фрайвальда искоса. — Я никогда не видела вас в таком угнетенном состоянии духа. Что случилось с вашим жизнерадостным ницшеанством?
— Сегодня мы покидаем галактику, — сказал он. — Навсегда.
— Ну мы же знали…
— Да. Я знал — знаю — и то,
Могучий блондин неожиданно воскликнул умоляюще:
— Вы верите, что мы когда-нибудь остановимся?
— Не знаю, — ответила Глассгольд. Она встала на цыпочки, чтобы потрепать его по плечу. — Я нелегко восприняла нашу ситуацию. Но мне это удалось, благодаря милосердию Господню. Теперь я готова принять все, что выпадет на нашу долю, и почувствовать, что большая часть этого есть благо.
Вы наверняка можете сделать то же самое, Иоганн.
— Я стараюсь, — сказал он. — Там снаружи так темно. Я никогда не думал, что я, взрослый человек, снова буду бояться темноты.
Грандиозный водоворот звезд сжимался и бледнел позади. Другой начал медленно вырастать впереди. В видеоскопе он выглядел как красивая, усыпанная драгоценностями кисея. Позади него и вокруг виднелись еще крошечные светящиеся полоски и точки. Несмотря на эйнштейновское сокращение пространства при скорости «Леоноры Кристины», они казались далекими и одинокими.
Скорость корабля продолжала возрастать: не так быстро, как в оставленных позади областях — здесь концентрация газа составляла, возможно, стотысячную часть той, что около Солнца — но достаточно, чтобы доставить корабль к другой галактике за несколько недель корабельного времени. Точных наблюдений провести было нельзя без радикального усовершенствования астрономической технологии — задача, в которую Нильсон и его команда бросились с энтузиазмом спасающихся бегством.
Тестируя фотоконвертер, Нильсон сделал открытие. Здесь, в промежутке между галактиками, существовало несколько звезд. Он не знал, почему они отправились дрейфовать из родных галактик неисчислимые миллиарды лет назад. Или, быть может, они изначально сформировались в этих глубинах каким-то непостижимым образом. Благодаря невероятной случайности корабль прошел так близко от одной из этих звезд, что Нильсон различил ее — то был тусклый, древний красный карлик — и решил, что она должна иметь планеты, судя по беглому взгляду, который бросил на звезду его прибор, прежде чем она была поглощена расстоянием.
Это была жуткая мысль: темные, ледяные миры, многократно старше Земли, возможно, на одном или двух существовала жизнь. Когда он поведал о них Линдгрен, она посоветовала больше никому не рассказывать об этом.
Спустя несколько дней, возвращаясь после работы, он открыл дверь в их каюту и обнаружил, что Линдгрен там. Она его не заметила. Она сидела на кровати, отвернувшись, устремив взгляд на фотографию своей семьи. Свет был приглушен, отчего ее кожа казалась смуглее, а волосы снежно-белыми. Она бренчала на лютне и пела… сама для себя? Это не была одна из веселых мелодий ее любимого Беллмана. Она пела на датском языке. Мгновением позже Нильсон узнал стихи «Песни Гурре» Якобсена и музыку Шонберга.
Рычащие звуки были кличем людей короля Вальдемара, поднятых из могил, чтобы следовать за ним в призрачной скачке, в которой он был обречен стать предводителем.
Привет тебе, король, здесь у озера Гурре!Мы промчимся в скачке через остров,С лишенного тетивы лука слетит стрела,Которую мы нацелим безглазой глазницей.МыОна начала было следующий стих, плач Вальдемара о своей утраченной возлюбленной; но голос ее сорвался, и она перешла прямо к словам людей короля, когда их настигает рассвет.
Петух поднимает голову, чтобы прокричать,Внутри него день,А утренняя роса блестит краснымОт ржавчины наших мечей.Миг прошел!Могилы зовут нас, разинув пасти.Земля готова поглотить призраки:Прочь, духи, прочь!Идет жизнь, сильная и сияющая,С горячей кровью идет творить дела.А мы мертвыПечальны и мертвы,Измучены и мертвы.В могилы! В могилы! В оцепененье сна…О, если бы мы только могли упокоиться!На какое-то время повисло молчание. Затем Нильсон произнес:
— Это слишком близко к нам, дорогая.
Она обернулась. Усталость легла бледностью на ее лицо.
— Я не стану это петь при всех, — ответила она.
Обеспокоенный, он подошел к ней, сел рядом и спросил:
— Ты в самом деле думаешь о нас, как о Дикой Охоте проклятых? Я никогда не знал.
— Я стараюсь, чтобы это не прорывалось наружу. — Она смотрела прямо перед собой. Пальцы ее извлекали дрожащие аккорды из лютни. — Иногда…
Знаешь, мы достигли примерно миллионолетней отметки.
Он обнял ее за талию.
— Чем я могу помочь, Ингрид? Или ничем?
Она еле заметно покачала головой.
— Я обязан тебе столь многим, — сказал он. — Я благодарен тебе за твою силу, за твою доброту, за тебя. Ты снова сделала меня мужчиной. — С трудом:
— Я не лучший из мужчин, признаю. Не симпатичен, не обаятелен, не остроумен. Я часто забываю даже быть для тебя хорошим партнером. Но я по-настоящему хочу им быть.
— Конечно, Элоф.
— Если ты, ну, устала от нашего союза… или просто хочешь большего разнообразия…
— Нет. Ничего подобного. — Она отложила лютню. — Мы должны привести корабль в гавань, если это вообще возможно. Мы не можем позволить себе принимать в расчет что-либо другое.
Он пораженно взглянул на нее; но прежде чем он успел спросить, что она имеет в виду, Ингрид улыбнулась, поцеловала его и сказала:
— У нас есть еще одно средство: отдых. Забвение. Ты можешь сделать кое-что для меня, Элоф. Возьми наш рацион спиртного. Большая часть пусть достанется тебе; ты милый, когда растворяется твоя застенчивость. Мы пригласим кого-нибудь из молодых и не угрюмых — Луиса, я думаю, и Марию, и будем смеяться, и играть в игры, и творить глупости в этой каюте, и выльем кувшин воды на любого, кто скажет что-нибудь серьезное… Ты это сделаешь?