Таящийся ужас 3
Шрифт:
Месяца через три почти все окрестные жители лишились своих домашних животных, и этот случай не ускользнул от внимания местной прессы. Плющ все это время чувствовал себя нормально, можно даже сказать превосходно, и все же его рост никак не удовлетворял также возраставших запросов и ожиданий Эндрю. Уныние и пассивность были не в его привычках, а потому он решил немедленно внести новые коррективы в свою агротехническую практику.
Тщательно обдумав сложившуюся ситуацию и изучив в газетах массу объявлений, публикуемых под рубрикой «Рождения. Женитьбы. Кончины», он посетил местное кладбище. Дело происходило ночью, да и ноша его оказалась не вполне удобной, однако, как бы там ни было, едва лишь солнце начало вставать из-за кромки горизонта, озаряя своими теплыми лучами океанскую гладь, плющ получил очередную порцию живительной подкормки.
Вместе с каждым новым всплеском энергии, которая начинала клокотать в стеблях плюща, расцветал в буквальном смысле слова и сам Эндрю. Глядя на то, как оживает, начинает расти ввысь и вширь его детище, он ловил себя на мысли, что и сам видит, как новые благодатные соки пульсируют в изумрудных стеблях, переливаются в мельчайших капиллярах божественно грациозных листьев.
Всего за одну неделю плющ дотянулся до самой крыши с северной стороны дома.
Примерно через месяц в густых зарослях плюща запутался служитель газовой компании, которому вздумалось забраться на стену, чтобы снять показания счетчика. Его нервные возгласы и суматошные дерганья навели смекалистого Эндрю на одну мысль, которая показалась ему весьма занятной и неординарной.
На сей раз ему не понадобилось и трех часов…
Но как ожил плющ! Окутав снаружи всю студию, он начал пропускать свои побеги в окна и любые, даже самые незначительные отверстия и щелочки в крыше. Стебли стали заметно более толстыми и твердыми, так что любой, кто вздумал бы прикоснуться к их гладкой поверхности, без труда почувствовал бы биение живительных соков, пульсирующих вдоль стенок зеленых артерий растения.
Росло замечательное детище Эндрю — росли и проблемы его бытия. Повзрослевшее чадо ставило перед своим хозяином пусть и не очень разнообразные, но все же довольно трудные задачи, связанные в первую очередь, естественно, с вопросами жизнеобеспечения. Молоденькая девушка — страховой агент по имени Кэтрин, которая в порыве трудового энтузиазма решила посетить Эндрю на дому, на некоторое время отчасти смягчила остроту надвигающегося кризиса, но ненадолго.
Эндрю решил не полагаться на волю случая и принялся активно обрастать связями, Бородатый толстяк-писатель, певец с местной радиостанции, англичанка, прибывшая в эти дивные места, чтобы написать пару холстов с натуры, энергичная сторонница движения за равноправие женщин — о, в данном смысле она полностью отстояла эти права, собственным примером показав, что женщины ничуть не хуже мужчин! — издатель газеты и даже краснолицый полицейский — все они оказали плющу поистине неоценимую услугу.
Однако Эндрю слишком увлекся в своих поисках и спохватился с явным запозданием. Последнее «блюдо» оказалось роковой ошибкой. Окрестности еще не знавали подобного переполоха — как же: исчезновение полицейского! Местность наводнили газетчики, агенты ФБР заходили во все дома, шагу некуда было ступить, не рискуя столкнуться со всякими любителями сплетен и скандалов. В одном журнале даже поместили рассказ «очевидца», наблюдавшего в морских волнах пятидесятиметровое чудище с окровавленной пастью и свирепыми глазами.
Эндрю пришлось провести немало бессонных ночей. Разумеется, он не впадал в отчаяние и старался вовсю: однажды даже принес растению на десерт маленького мальчугана, заблудившегося в прибрежной роще, но это, конечно же, были всего лишь полумеры, не решавшие проблемы в целом.
В конце концов — это случилось в субботу — Эндрю пришлось посадить плющ на вегетарианскую диету. С разрывающимся сердцем и из чувства солидарности со своим любимцем, он и сам лег спать на пустой желудок…
Около полуночи с моря потянуло ветерком. Листья плюща зашуршали, задвигались как те маленькие крысята в поисках пищи. Откуда-то наплыл туман, полностью закрывший луну.
Полицейский, обходивший побережье — с некоторых пор они были вынуждены пойти на эту меру предосторожности, — услышал, а может, ему лишь показалось, что услышал, резкий, пронзительный вопль, но из-за густого тумана так и не смог определить, откуда он доносится и что это вообще такое.
Лишь двое суток спустя полиция постучалась в двери студии.
Плющ был повсюду. Его побеги свисали с потолка, образовывая подобие гигантской зеленой ширмы, которая делила комнату на две неровные части; листья, походившие на нежные, хрупкие детские ручки, казалось, слабо помахивали кому-то в знак прощания, словно говоря: «Не уходи…»
На стоявшей в углу студии узкой холостяцкой кровати лежал Эндрю.
Плющ рос у него изо рта, лез из ушей, вздымался из-под пижамы на груди. И точно из середины останков тела бедняги, чуть покачиваясь с надменным видом властелина, возвышался похожий на зеленую пуповину главный стебель, прочно вцепившийся корнями в обмякший, ввалившийся живот хозяина студии.
Флетчер Флора
Прохладное купание в жаркий полдень
Когда проснувшись, он открыл глаза, комнату заливали лучи яркого утреннего солнца. Сияние ослепляло, казалось даже болезненным, и он снова быстро зажмурился и остался неподвижно лежать, прикрыв веки. Было слышно, как тикают часы в комнате, а за окном нескончаемыми трелями заливался кардинал. Но в мозгу словно кто-то поскребывал — воспоминание о чем-то?
И тут он все вспомнил. И ночь вспомнил, и свой позор. Центром вселенской ночи была Элен, и ее голос вытеснил из ночной тишины все остальные звуки. Лицо ее оставалось холодным и презрительным; чужим и незнакомым. Столь чистое и тщательно выверенное звучание голоса подходило больше для гордого вызова, демонстративного неповиновения, чем для исповеди. Погрузившись сейчас в воспоминания и, оцепенев от отчаяния, он жадно цеплялся за хлипкую надежду, что ему удастся восстановить этот сон.
Несколько минут спустя, решив наконец со всем этим разобраться, он встал и прошел в ванную, а оттуда — в смежную с ней спальню. Элен лежала на своей кровати в золотистом облегающем платье. Он сам положил ее туда — это он помнил точно, — после того как застрелил. Лодыжки аккуратно соединены, ладони на груди скромно накрывают одна другую. Они и в самом деле целомудренно, даже как-то застенчиво прикрывали, как нечто сугубо интимное и — явно неприличное, маленькую дырочку, через которую выскользнула ее жизнь.
Он снял с нее туфли.
Значит, это был не сон. Он убил ее в ту постыдную ночь, и сейчас в том самом месте, где он уронил его, лежал пистолет, из которого он застрелил ее. Взгляд его упал на оружие, потом снова сместился к женщине. О шлюха драгоценная! О милая и нежная распутная супруга!
Убив ее и аккуратно уложив на стеганое шелковое покрывало, он, не раздеваясь, улегся спать у себя в комнате. Впрочем, сказать так было бы чрезмерным упрощением, а следовательно, искажением реальности. Он не просто лег спать. Точнее, он погрузился в глубокую, успокаивающую темноту, в которой мучащие его проблемы и сомнения если и не находили своего разрешения, то, по крайней мере, оставались как бы в подвешенном состоянии и не превращались в нечто еще более тягостное и мучительное. Спал он крепко.