Таящийся ужас 3
Шрифт:
Вскоре миссис Дефорест вернулась в комнату. В руках у нее был достаточно объемистый сверток в коричневой бумаге, перевязанный тонкой веревкой. Она положила его на журнальный столик и вернулась в кресло.
— Почтальон, — пояснила она. — Еще чаю, святой отец?
— Нет-нет, благодарю вас. Хватит, пожалуй. Знаете, я вот сейчас сидел и восхищался той дивной вазой, что стоит на камине. Прелестная вещь!
— Да, она действительно великолепна. — Хозяйка чуть обернулась и в задумчивости посмотрела на вазу. — Это подарок Каспара, моего брата. На прошлой неделе он ненадолго
— Да, я слышал о нем. Как все же приятно, что о тебе кто-то помнит и проявляет заботу, особенно в тягостную минуту.
— О, Каспар сразу же примчался, стоило мне позвонить ему и рассказать о поступке Джейсона. Хотя, сказать по правде, едва ли в этом была такая уж необходимость. Просто как-то на ум пришло, тогда как на самом деле я чувствовала себя вполне нормально. У меня даже сложилось впечатление, что он не столько пытался успокоить меня, сколько сам хотел снять избыток напряжения от такого сообщения. Да и пробыл-то он у меня всего одну ночь, а утром ни свет ни заря опять заспешил домой.
— Увы, не имел чести быть знакомым с вашим братом. Он живет далеко от вас?
— Километров двести, может, чуть больше. У них там курорт рядом, а сам он гончар. Делает разнообразные горшки, вазы, а потом выставляет их на рынок. И это творение, которое так вам понравилось, тоже его работа.
— Неужели? Просто поразительно!
— Да, и в самом деле подлинный образчик искусства. Как можно такое продавать, не понимаю. Впрочем, Каспар настолько преуспел в этом деле и достиг такого совершенства, что оно как бы стало его обычным, повседневным ремеслом. А начал он около года назад с крохотной лавчонки. Там он и торговал своими изделиями. Но они оказались столь удачными, что спрос постоянно рос. Вскоре даже пришлось построить новые, более просторные печи для обжига готовых изделий. О, теперь он отсылает свои творения в магазины самых известных городов страны.
— Похоже, дел у него невпроворот.
— Да, трудится день-деньской. Потому он и поторопился назад домой — масса срочной работы. У него подлинный дар художника.
— Как жаль, что я так мало понимаю в гончарном деле. Надо будет что-нибудь почитать, что ли.
— Убеждена, что вы почерпнете для себя массу интересного. Например, знаете ли вы, что каждое изделие обжигают, при очень высокой температуре? Вы никогда не задавались вопросом, святой отец, сколько градусов требуется для изготовления хотя бы вот этого блюда для печенья?
— Блюда для печенья?
— Да. Кстати, именно так гончары называют первичный продукт после обжига, но еще до того, как на него наносится глазурь.
— Понятия не имею.
— Около 1270 градусов. По Цельсию! Понимаете?
— Господи помилуй!
— Видите, — с легким оттенком юмора проговорила миссис Дефорест, — какое жесткое испытание пришлось перенести моей вазе. Но скажите, разве она не достойна потраченного труда? Для цветов она, пожалуй, недостаточно высока, но не беда, для меня это — предмет особой радости.
Упоминание о столь чудовищной температуре напомнило отцу Калингу повествования о чистилище.
— Ну что ж, мне пора, — проговорил
— Уверена, святой отец, что уж обо мне-то вам следует беспокоиться меньше всего. Ничего страшного не случилось, и я перенесу это потрясение.
Она проводила его до дверей, и они стали прощаться.
— Очень рада, что вы нашли время заглянуть ко мне, святой отец, — проговорила миссис Дефорест. — Пожалуйста, не забывайте меня.
Женщина проследила за тем, как преподобный Калинг прошел к машине, а затем вернулась в гостиную. Рука раздраженно дернулась к лежавшему на столе свертку. Нет, Каспар просто невыносим! Конечно, экономия — прекрасная вещь, но нельзя же быть таким скупердяем. Надо же! Бумагу отыскал самую что ни на есть тонкую, ломкую какую-то, а веревка и вовсе чуть толще нитки. Вдобавок ко всему отправил посылку третьим классом — только бы сберечь несколько лишних центов. Ладно, предположим, что на почте не так уж часто тайком вскрывают посылки, но ведь бывает же и такое. Вдруг им захотелось бы покопаться именно в этой! Можно представить, как бы она тогда себя почувствовала, если не сказать более.
Женщина сняла с камина свою прелестную вазу и опустила ее на столик рядом со свертком. Сладострастное предчувствие грядущего милого общения помогло ей отбросить остатки былой досады. Она распаковала посылку и принялась осторожно пересыпать содержимое свертка в вазу.
Лоуренс Блок
Словно и вправду рехнулся
Сан-Энтони оказался отнюдь не плохим местечком. Разумеется, там тоже решетки и нельзя когда хочешь приходить и уходить, но ведь могло быть гораздо хуже. Я всегда полагал, что сумасшедшие дома это нечто дикое и мрачное: надуманное псевдолечение, являющее собой жалкую пародию на настоящую медицину, санитары-садисты, постройки средневекового вида, ну, и все такое прочее. На деле же все оказалось иначе.
У меня была своя комната с видом на больничный сад, в котором произрастали вязы и масса всяких диковинных кустов, названий которых я и знать-то не знаю. Оставаясь один, я частенько наблюдал за тем, как садовник взад-вперед передвигается по широкой лужайке, подстригая траву большой механической косилкой. Но, разумеется, я отнюдь не все время проводил у себя в комнате или камере, если вам так больше нравится ее называть. Была у нас там и социальная — жизнь — болтливые посиделки с другими пациентами, бесконечные турниры в пинг-понг, ну, и все такое.
Основное внимание в Сан-Энтони, естественно, уделялось трудотерапии. Я обрабатывал какие-то дурацкие маленькие керамические плитки, плел корзины и делал чапельники для сковородок. Наверное, все это действительно имело какой-то смысл. Простая идея максимального сосредоточения внимания на чем-то обыденном и банальном должна в подобных ситуациях оказывать терапевтическое воздействие — возможно, типа того, как влияют всякие там хобби на психику здоровых людей.
Вы, наверное, задаетесь вопросом, как я оказался в Сан-Энтони?