Тайбола

Аксенов Геннадий Петрович

Ступив с твердой накатанной лыжни на рассыпчатый рыхлый снег, он залопатил лыжами по целине. Грудью и плечом сильнее теперь ощутил лямку отяжелевших на бездорожье нарт. Опытный охотник Алексей исходил леса эти вдоль и поперек. Но сейчас он шел не на охоту, а за сто верст киселя хлебать: может случиться так, что, пока он дойдет до Семена, тот успеет извести щенков. Зачем они ему? Сука у него еще молодая.

Скидывая с капюшона малицы снег, Алексей так тряхнул головой, словно хотел избавиться от мрачных мыслей.

«Ого, елки-палки, за полста градусов стужа прет!» — отметил он про себя, вдыхая ледяной недвижный

воздух.

Сбив сосульки с бороды, охотник сунул в рот ячневый сухарь и, разжевав его, с удовольствием проглотил. Что для него мороз? Губы в такт шагам шепчут незамысловатые частушки:

На печи сидят старухи, собралися умирать. Набежали молодухи делегаток выбирать. Ой, как Лебское — деревенька баска, баска, баска, ой, кабы улицы пошире, так настоящая Москва.

Нарты, зацепившись за осинку, дернули плечи назад. Алексей, достав топор, легко, одним несильным ударом, срубил деревце, очистил его от сучков. Только нижней, у комля, срезал сантиметрах в десяти от стволика. Получился длинный легкий шест с крючком на конце. Идти стало легче: есть опора.

Так и одолевал Алексей тяжелый путь километр за километром, превозмогая холод, голод и усталость. За все время пути ему встретилась только одна ветхая лесная избушка, где он смог отогреться, отоспаться и чайком побаловаться.

А лес жил своей жизнью. На снежном склоне паслись дикие олени. Их было семеро. Подпустили человека близко: видать, еще не стреляли в них охотники.

Затем Алексей пересек узорчатую цепочку следов лисицы. А преодолев еще несколько километров, увидел, как, пробивая грудью глубокий плотный наст, не спеша, идет великан сохатый. Останавливаясь около молодых осинок, он поднимал горбоносую, с отвислой губой морду и рвал тонкие побеги с веток. Его крепкие зубы, как жернова, перемалывали корм. Вдруг лось насторожился…

Треснул сучок. С сосны на ель перескочила белка-летяга, тенью за ней метнулась куница. Почуяв опасность, вспорхнули из ивняка куропатки.

Но не куница испугала сохатого. Не пугала его и избушка за косогором, над которой постоянно курился дымок. Совершенно не боялся лось доброго человека, уже не первый год живущего бок о бок с лесными обитателями.

Влажные глаза лося пристально смотрели в лесную чащу. Раздув ноздри, он прядал ушами, прислушиваясь. Тонкий слух зверя уловил приближение кого-то незнакомого. И страх перед неведомым заставил сохатого сорваться с жировки.

Из лесной чащи на поляну выехал закуржавевший Алексей, словно колокольчиками, позванивая сосульками на бороде. Последние метры до избушки

мужик шел, выбиваясь из последних сил. Слабость валила с ног, хотелось есть, пить и больше всего спать.

Алексей спотыкался, падал, но запах дыма, так приятно щекотавший в носу, помогал собрать силы и двигаться вперед, к избушке. Продрогший до полусмерти, наконец-то добрался он до зимовья.

Навстречу ему опрометью бросилась крупная лохматая сука и зарычала. Алексей подошел с подветренной стороны, и собака, зарывшись глубоко в снег, не сразу его учуяла.

— Эй, хозяин, жив ли? Принимай гостя! — хриплым, простуженным голосом крикнул Алексей, сбрасывая с плеча лямку нарт.

— Уж не почудилось ли? — высунулся таежник из дверей. — Гости?! Тайга, цыц! Пошла прочь!

Хозяин, косматый бородач, полураздетым выскочил на мороз. Как медведь, сгреб в охапку враз обмякшего, уставшего до безразличия мужика и втащил его в избушку.

— Алексей! Да ты ли это? Что стряслось-то? Уж не война ли треклятая опять подкралась? — спрашивал, раздевая гостя.

Давно не встречался с ним Алексей, а прежде знал близко. Не было в Лебском охотника лучше Семена: один с собакой на медведя ходил, а сколько сдавал шкурок белки, горностая, норки, куницы… Но пришлось ему уйти из родной деревни, так как сильно обидел его один районный руководитель. Не смог простить Семен той обиды, ушел подальше от греха в лес. Построил избушку небольшую на берегу маленькой речушки и вблизи рыбного озера, да так и живет ошкуем. Того руководителя уже давно в живых нет, а Семен и не думает переселяться в деревню. Навсегда приворожила его лесная тишина тайболы.

Раз в году, когда рыбу обозом вывозят с озера, Семен обогревает у себя в избушке людей, узнает новости. Но неожиданное появление Алексея встревожило его.

А Алексею теплая избушка Семена показалась раем. Горячий чай на травах с диким медом быстро отогрел путника, и он тут же за столом уснул — как будто в омут провалился.

Семен устроил гостя на лежанку и лишь утром стал расспрашивать, зачем тот прибыл, какая нужда привела.

Алексей поведал про беды людские, а как услышал за дверью звонкий лай собаки, сказал и о главном.

— Как не выручить, коли успел вовремя, — охотно откликнулся Семен. — Четверо у меня щенков. Троих можешь забрать. Одного не знаю: будет нет от них польза. Ведь моя блудница от волка щенков прижила. Собак-то в тайболе больше нету…

Напарившись березовым веничком в баньке и сутки отдохнув, Алексей собрался в обратный путь. Еще мог бы пожить y Семена, но спешил, чтоб лыжню пургой не занесло: не надо тогда ориентир держать — лыжня сама приведет в деревню.

Еще мерцали в просветах между облаками далекие звезды, когда Алексей, тепло распрощавшись с Семеном, отправился в дорогу. Домой идти всегда веселее. К тому же Алексей хорошо отдохнул и основательно подкрепился. Радовало его и то, что он смог выполнить поручение односельчан: на нартах слышно скулили два щенка, закутанные в медвежью шубу. Третьего Алексей нес за пазухой в малице — для себя наметил. Сучка… Глядишь, к осени зверя погонит.