Тайга мятежников любит
Шрифт:
Жандармский ротмистр держал дистанцию. Илья закрыл глаза. Не сказать, что Павел Афанасьевич Шалимов недолюбливал младшую сестру Анастасию Афанасьевну, но отношения в семье складывались сложные. Главным образом благодаря раннему замужеству Анастасии Афанасьевны с нищим, как церковная крыса, коллежским регистратором. «Гол как бубен», – ворчал дядюшка. Но, будучи человеком в некотором роде прогрессивным, долго зла не таил, а к племяннику Илюше относился даже ласково. Помогал, жалел, проталкивал в люди. Что из этого вышло – отдельная история, но Шалимова трудно винить, он старался. Из всех доступных предметов Илью увлекали лишь история с археологией. Неудачная учеба на юридическом отделении Томского университета, откуда его отчислили с первого курса; подрабатывал репетиторством, стенографированием;
Все рухнуло, как в кошмарном сне. Никто не ожидал от большевиков такого свинства. Грабеж средь бела дня! Облавы, обыски, аресты, расстрелы. В подвале бывшего Купеческого собрания каждую ночь гремели выстрелы, жители окрестных домов испуганно крестились, задергивая шторы. Лавина конфискаций – не обходили визитом даже богадельни и сиротские приюты! Вышвыривали из домов законопослушных хозяев (и это в лучшем случае), выносили все ликвидное, паковали ценности. Знаменитую пинакотеку Шалимова успели вывезти, а сам он сбежать не успел. Пришел к сестре как-то ночью – бледный, с мешками под глазами – просил зарыть коллекцию. Сгрузили с брички, закопали в саду, да, видно, плохо – через день после того, как побывали демоны у Павла Афанасьевича, примчались к Анастасии. Доложился кто-то. Командовал чекистами коренастый тип в кожанке – в принципе, негрубый, с нормальным лицом, довольный был, даже к стенке никого не поставил. А как нашли коллекцию – совсем подобрел. Какого дьявола прибежал Шалимов? Бросался на красных, как цепной пес, пока у одного терпение не лопнуло… Он плакал полночи, а потом сидел при матери, у которой на почве стресса разыгралась лихорадка. Дал себе слово, что не раскиснет. На улицу почти не выходил, лишь огородами иногда пробирался к Даше, проживавшей на соседней улице. Ее отец был мастером художественной финифти, с властями не собачился, к Илье относился как к родному сыну. И даже дочери дал образование – шестигодичное Мариинское училище… Слава богу, не продержалась долго большевистская власть – вступили в город разрозненные, окровавленные подразделения подполковника Невзгодина. А потом через однокашника, работавшего в контрразведке, узнал, что Субботин с грузом не доехал до столиц, вроде бы повернул обратно, жандармерия заинтересовалась, имея виды на чужое добро, и Илья дал себе слово, что отыщет шалимовскую коллекцию…
Поезд из четырех вагонов втягивался на станцию. «Тулун» – значилось на выцветшем здании. Вниманием властей этот городок, похоже, не был избалован – ни белых, ни красных, никаких. Мужик в затрапезном кафтане лузгал семечки у ограды. Из здания высунулась настороженная физиономия в форменной фуражке и тут же спряталась. «Полицейский робко прячет черный «браунинг» под мышку», – подумал Илья.
На этой станции все и произошло. Внезапно народ забегал. Выскочил безымянный поручик, придерживая болтающуюся шашку. За поручиком отделение солдат – шинели в скатку, парусиновые вещмешки за плечами. Разбежались по платформе, залегли за мешками с песком. Орудийный расчет стащил чехол с орудия. Взревел локомотив, выпуская облако удушливого дыма, – стоянка оказалась короткой. Малютин спрыгнул с платформы, побежал на паровоз, пока локомотив не успел набрать обороты. «Да чтоб ты от поезда отстал», – сплюнул лежащий неподалеку солдатик.
– Капитан, – подскочил Илья к старшему офицеру, – что случилось?
Действия Волынцева плохо вписывались в суматоху. Минуту назад он отдавал приказания громовым голосом, а
– Телеграфное хозяйство работает, гимназист. Запоздалое сообщение из Красноярска и срочное – из Нижнеудинска. Едут наши птенчики. Сейчас должны находиться в районе Турова, а это без малого семьдесят верст…
– Я не гимназист, – машинально пробормотал Илья. – Спасибо, капитан.
– Уйди с платформы, сынок, – сменил тон Волынцев. – Не хватало еще, чтобы тебя пристрелили. И бабу свою не пускай. Или забыл уже про нее?
Да куда уж там, забудешь. Помянули – тут как тут: почуяла из закрытого купе, что на поезде происходят события, выбралась. Илья почувствовал, как защемило в груди. Невысокая, стройная, хрупкая, как китайский графин. Шелковые рейтузы, сапожки, тонкая курточка, для форсу отороченная горностаем. Из-под шапочки вьются волосы, черные, как смоль. Смотрит вопросительно, глазки перепрыгивают с офицера на офицера. Злость заклокотала в груди, Илья схватил ее за рукав, поволок обратно в вагон. Будь проклят тот час, когда он уступил уговорам этой лисы и взял ее с собой…
Никто не прогнозировал подобный исход событий. Имелись подозрения, что красные соскочат с железной дороги и используют иной способ передвижения – но чтобы так ловко и под носом превосходящих сил… С Ильей действительно что-то творилось. Озноб усиливался. «Горе ты мое», – ворчала Даша, поя его приторной микстурой из обшитого офицерским галуном рундучка, который всегда таскала с собой. От лекарства колотило еще сильнее. Слава богу, заглянул, пробегая мимо, поручик Разбашев, подмигнул Даше, выставился на Илью, покачал головой и сунул плоскую фляжку:
– Прими, малой.
Илья хлебнул обжигающий терпкий коньяк, закашлялся. Вернул фляжку, но тот отмахнулся:
– Пей, не стесняйся, у нас этого добра – полная антресоль. Нам нельзя – капитан будут гневаться, высекут-с… А с тебя какой спрос?
От коньяка полегчало. Он убеждался – болезнь его носит не медицинский характер. Словно чувствовал, что куда-то погружается… От бронедрезины, затормозившей на полустанке, семафоря пятерней, спотыкаясь о шпалы, бежал солдат с выпученными глазами. Перегон прямой, машинист успел затормозить – под пронзительный паровозный гудок состав втягивался на полустанок. Солдаты по команде кувыркались с бортов, бежали на запасные пути, где стояли брошенные вагоны…
Роль наблюдателя уже не устраивала. Да и Даша подзуживала – лезла, подталкивала. Илья поражался – откуда у девчонки такой интерес к чужому добру? Красных в Турове не было – дежурный диспетчер видел, как в тупике люди в кожанках грузили на конфискованные подводы какие-то ящики, потом погнали лошадей в тайгу. Местный люмпен уже подкрадывался к вагонам, уже вскрывал оставленные красными ящики – да солдаты вспугнули, взяли теплушки в кольцо, выставили охранение. Волынцев ругался первосортным матом – успели хреновы «краснопортяночники» уйти от заслуженной кары!
– Фельдфебель, живо людей на хутор! Любой транспорт – да пошевеливайтесь, служивые!!!
Пешком соваться в тайгу было глупо. Царила сумятица. Быстро выяснилось, что на хуторе чекисты конфисковали все тягловое, способное передвигаться, чем здорово разозлили сельчан. До соседних хуторов – что на запад, что на восток – верста коломенская. Да и там неизвестно, что в наличии. Волынцев багровел от бешенства, посылал людей во все стороны.
– Бегом надо бегать, служивые! А ну шевели ляжками, совсем обленились, мать вашу растак, и без транспорта не возвращаться!!!
Суетились младшие офицеры, жандармский ротмистр кошачьей поступью ходил вокруг теплушек, проявляя резонное любопытство. Ящики вскрыли – в присутствии Волынцева, Малютина и фельдфебеля. Илья пролез – настаивая на полной осведомленности и разрешении коменданта Иркутска. По затылку он, конечно, получил, но своего добился. Сверкание побрякушек ослепило.
– Мать честная… – бормотал фельдфебель Брыкало, сдирая ломиком забитые гвоздями крышки, – вот же хрень какая… Да здесь этих рыжиков до чертовой бабушки…