Таймер для обреченных
Шрифт:
Голда проживала в Правительственном квартале Нового города. Из окон ее апартаментов был виден Кнессет, утопающий в зелени парка, который для министра стал любимым местом для прогулок. Она развелась с мужем четыре года назад. Времени для воспитания пятнадцатилетнего сына у нее не было, этим занималось многочисленное семейство экс-супруга. Как и прежде, он занимался экспортом кожаных изделий и меха и лишь раз — в 2001 году — изменил своим привычкам и жене и импортировал последней триппер.
Как и всегда, сегодня Голда была загружена работой. Дома ей работалось легче и потому, что тело не сжимал офисный костюм, ноги не задыхались в чулках, а лицо отдыхало от косметики. Тема последних дней не менялась. С газетных полос и из политических умов не исчезали лидеры «Хамаса»: председатель политбюро Халед Машаль, долгое время
Голда хорошо запомнила как эти слова, так и продолжение:
— Нет, не Израиль падет в 2027 году, а весь мир рухнет на колени. И случится это гораздо раньше. Пророчества старого паралитика начинают сбываться.
Голда тогда возразила ему:
— А был ли слепой Ясин первейшим врагом Израиля? Может, он был воинствующим пророком и тем самым оправдывал себя? Сложив доспехи, он превратился в мумию, стал близок к Аману, который жил две тысячи лет назад, хотел уничтожить евреев и дорого за это заплатил. А может, его войско — «Хамас» — тоже право? Ведь по сути получается, что добиться своего можно только силой.
Они говорили на иврите, древнееврейском языке, и манера их беседы поневоле казалась стилизованной. За исключением отдельных резких фраз Дани, вслух мечтающего покончить с лидерами террористов и ослабить пришедший к власти «Хамас», спровоцировав в нем внутреннюю борьбу. Поражение вслед за победой скосит экстремистское движение под колени.
Сама Голда не хотела никаких сравнений. Ее «крестный отец» Шарон водил палестинцев за нос? Может быть. Но он получил тактический выигрыш хотя бы в плане строительства стены и ухода из Газы. Голда, окажись она у руля, придерживалась бы политики старого генерала, видя мутноватую цель в подмене создания полнокровного и суверенного палестинского государства на оккупированной территории. Это сохранение еврейских поселений на Западном берегу и образовании там трех палестинских анклавов. Уже сейчас палестинцы стонут: «И ради этого стоило бороться пятьдесят с лишним лет?! Взрывать себя и своих врагов?» Что это — прозрение?
Война неистребима? — спрашивала себя Голда. Мир заточил себя в тюремную камеру и не заслуживает свободы? Четко дает понять: у тебя есть враг, уничтожь его — или он уничтожит тебя?
На протяжении последних дней она отстаивала свою позицию, поддерживая инициативу Москвы и в то же время ненавидя ее за грубое, как насилие, предложение. «Легальный» «Хамас» и прежний, до выборов, — две большие разницы. Нельзя сесть за стол переговоров с террористами, но необходимо договариваться с теми, кому уже суждено вести диалоги с остальным миром. И от этого никуда не уйти. И ей в конце концов придется сесть за стол переговоров. Чуть позже. После встречи Машаля с министром иностранных дел России. На этом настаивал Дани. И то это были вчерашние мысли. Сегодняшний день, начавшийся с воспоминаний о Мэлоди, изменил многое, изменил точку зрения Голды. «У Дани есть шанс, и пусть он не упустит его. У меня тоже есть шанс, и я не упущу его».
К этому часу она получила доклад от личного помощника: Унгер, Абрамов, Блинков, Кокарев и Чижов благополучно прошли через дипломатический терминал аэропорта и сейчас находятся на пути в Тунис. Через пару часов они уже будут любоваться африканскими пейзажами.
И вот сейчас, когда Голда метнула взгляд на часы и «промазала» на половину девятого, ей в голову влезла сумасшедшая идея. Она сняла трубку телефона и набрала номер Мармсталя.
— Слушай, Дани, меня осенило! Представь, я полечу в одном самолете с Машалем! Московские чиновники окаменеют, не зная, кого встречать на высшем уровне. Ты слушаешь?
— Я слушаю глупость. Мы же договаривались: ты полетишь в Москву спецрейсом — но не вместе с Машалем, а после. Давай ставить точку в этом деле.
— Ревнуешь меня к Машалю? Он такой горячий, бородатый, волосатый, сильный, неугомонный...
— Вот сейчас я рад за тебя, Голда. Наконец-то я слышу женщину — взбалмошную, беспокойную и неумную. Ты способна влюбить в себя кого угодно. Если рядом есть зеркало, посмотри на себя.
Голда последовала совету любовника. Она подошла к зеркалу, не прерывая телефонного разговора, распахнула халат. Ее соски тотчас напряглись от вида красивой сексуальной женщины с длинными светлыми волосами и смуглым телом, оттененным белоснежным кружевным бельем. Она возбудилась от слов Дани:
— Вот такой ты мне нравишься.
Секс по телефону...
— Давай встретимся, — предложила Голда, ничуть не смущаясь, что любуется собой. — Сейчас. У тебя, у меня, мне все равно. Нет, не у тебя. Мне осточертел диван, подоконник в твоей задней комнате. Дани, ты все еще на проводе?
— Да, и под высоким напряжением. Я подъеду через полчаса.
Через час Голда стонала, стоя на коленях и комкая в руках простыню. Отполированное изголовье кровати отражало Дани, возвышающегося над ней, чуть смазывало его черты, и женщине казалось, это не он, а другой, неизвестный, с новыми повадками любовник. Она была свободна в своих чувствах, и они уносили ее и бросали к глухой стене, за которой лишь желания и воображение: она никогда не будет в объятиях сразу двух мужчин, о чем порой мечтала. Сейчас же, узнавая и не узнавая Дани, она с головой окунулась в незнакомые ощущения, показавшиеся ей реальностью.
И сам Дани будто уловил дуновение этого ветра перемен. Расслабившись, он долго не отпускал Голду, лаская ее спину, ягодицы, бедра. Отпустив ее, он долго смотрел на ее тело — в другом, непривычном свете торшера, в непривычной глазу обстановке. И подумал, что ему будет чертовски жаль потерять эту женщину. Точнее, убить ее.
Часть вторая
Борт №1
Глава 9
Серый кардинал
1
Дани Мармсталь был незаменимым исполнителем. Но как отдельная политическая фигура — слаб. Он оказался у руля неожиданно, и ему первое время нравилось рулить и покрикивать из рубки в машинное отделение. Со временем ему пришлось сбавить обороты, поскольку политическое море кишело рифами и подводными камнями. Ему нужен был тайный советник, и он нашел такового в лице старого гвардейца по имени Шимон Эйтан. Брать в ближайшие помощники более раскрученную фигуру означало и бросить тень на себя. Хотя бы первое время ему было необходимо находиться в лучах власти. И только тогда он понял, какое громадное расстояние между исполнителем и руководителем. Он не мог сразу переложить на чужие плечи исполнительские функции и метался в угаре машинного отделения и свежего воздуха капитанского мостика. Ему необоримо хотелось контролировать всех и каждого. А это означало тотальное недоверие к своему окружению. Он начал задумываться вначале о частичной замене исполнительного механизма, а затем — полной. Кабинет министров должен быть ручной сборки.
Поначалу его коробило обилие лоцманов в своей команде, норовивших провести корабль секретным фарватером. Он был обязан выбрать свой курс, но помнить, что «поворот руля — как поворот судьбы: направо — жизнь, налево — смерть».
Дани боялся акции, на осуществление которой дал «добро». Но его успокаивали шансы грядущего мероприятия, оцененные Эйтаном как один к девяти. По большому счету, он поставил на тотализатор не в свою пользу, малодушно полагая, что Голда выживет. Он не желал ей смерти, но надеялся, что ее не станет. Он любил ее, но шел на эту жертву. При открытых глазах он видел прощальную сцену: он говорит ей до свидания, будучи уверенным, что видит ее в последний раз. И тут же перед глазами другая сцена: он встречает ее в аэропорту и спрашивает, как прошел полет, как прошли переговоры в Москве. И мог лишь порадоваться за Эйтана как жесткого и несокрушимого партнера. Он в его представлении был стреляющей тростью, на которую Дани опирался при каждом шаге.