Таймыр - край мой северный
Шрифт:
Через четыре дня прибыли на Коренное-Филипповское. Здесь только одна заброшенная изба: нет ни окон, ни дверей, внутри все забито снегом. В районе поселения нас догнал Василий Поротов из Беленького, осматривавший песцовые ловушки. Он принес неприятную весть: по тракту начался грипп, на станке Урядник болели уже человек 20. Боюсь, не прихватить бы и нам эту заразу. И действительно, через два дня на стоянке в верховьях реки Рассохи заболел Максим — головная боль, ломота в костях, кашель. У него-то как раз и пил чай заезжавший Василий. Понимаю, что дальше идти нельзя — могут заболеть и остальные. Взял на себя обязанности лекаря: усиленно даю больным лекарства, не разрешаю выходить из чумов на улицу раздетыми и пить холодную воду, велю лежать хорошо укрытыми, рекомендую теплое
Удивительное это животное — северный олень! Всем своим существом он приспособлен к суровым условиям. Вот только что появился на свет прямо на снегу черный теленок. Полежал не более часа, в то время как мать рядом копытила ягель. Потом она подошла к теленку, подтолкнула его мордой, и вот он уже встал, пошатываясь на своих длинных и тонких ножках, потянулся мордочкой и стал сосать. Немного погодя оленуха направилась к стаду, а теленок медленно, на своих слабых, плохо слушавшихся ходульках заковылял за ней. Пройдет несколько часов, и он будет бегать, а дня через два-три его и человек не догонит.
16 мая пошли дальше и, перевалив через водораздел, спустились в бассейн верховьев реки Дудыпты. При впадении в нее речки Муксун стояло несколько старых амбаров для хранения вяленой и сушеной рыбы. Рядом небольшое кладбище. Очевидно, здесь летуют уже давно, не один десяток лет. В этом месте будет стоять Максим с семьей, а немного выше по реке остановятся на лето и остальные. Дальше, к Горбите, повезут только нас и наш груз. В запряжку возьмем крепких быков, да на подсмену им еще десятка два и постараемся добраться до Горбиты в три-четыре перехода. Для ночлега берем только один большой шестовой чум.
В путь тронулись 22 мая и уже на другой день, перевалив через невысокую валунно-галечную водораздельную гряду, стали спускаться в бассейн реки Верхней Таймыры. Вскоре нашли лощину, где, по мнению Максима, должно лежать верховье Горбиты, и пошли по ней вниз. Реки еще не видно, только ручей. Максим уверяет, что это и есть Горбита. По каким признакам он установил это, как сориентировался среди безбрежной снежной равнины, для меня осталось загадкой. Тут, вероятно, помогает и феноменальная зрительная память, и инстинкт ориентации.
На стоянке, вдали на сопке, Максим заметил группу диких оленей. Мясо нам всем было необходимо, а колоть для этого домашних оленей можно было только в крайнем случае. Я взял свою винтовку типа маузер, Максим — берданку, и мы на оленях подобрались к диким из-за бугра метров на 150. Максим порывался подползти еще ближе, его берданка на таком расстоянии была ненадежна, но я остановил его, решив показать бой своего оружия. Лежа за валунами, я отлично видел в оптический прицел, как животные спокойно паслись по склонам. Выбрав самого дальнего оленя, я прицелился и выстрелил… Олень упал, а я сразу перевел прицел на следующего. Пятью выстрелами я добыл пять оленей. Максим был поражен и долго рассматривал мою винтовку.
Живо сняли шкуры, разделали туши, отвезли их в лощину, засыпали снегом и заложили камнями. На обратном пути Максим их заберет. Себе мы оставили только одну тушу. Шкуры плохие, линялые, годятся только на замшу, их тоже заберет Максим.
На третьем переходе подошли к устью реки Волчьей. Тут будем выбирать место для нашей базы. Пока отпрягали оленей, я составил текст телеграммы в Ленинград в Геолком, в которой сообщал о прибытии к месту работ. Телеграмму и письмо председателю Дудинского исполкома уложил в пакет и передал Максиму с наказом срочно переслать в Дудинку. К пакету прикрепил птичье перо — символ того, что пакет должен лететь, как птица. Этот метод действовал на Севере безотказно, и бывало, что весть с Хатанги попадала в Дудинку на третий день. Телеграмма на телеграф пришла быстро и была передана. Я сообщал: "Дошли до Горбиты база на Волчьей после ледохода пойдем Таймыру". А в Ленинграде получили: "Дошли до орбиты беда волками после ледохода найдем Тамару". В Геолкоме только руками развели.
Наши проводники так торопились, что даже не стали пить чай, боясь, как бы не разбежались голодные олени. Договорились встретиться здесь же осенью и распростились. Проводив их, не мешкая, взялись за работу. Составили по длине оба остова нартяных чумов, обшили фанерой внутри и снаружи, утеплили войлоком. Наш дом был готов. Погода стояла холодная — 10 — 12 градусов. Максим говорил, что гуси на Дудыпту обычно прилетали на вешнего Николу (22 мая), но пока их не видно, зато куропатки токуют вовсю, несмотря на холод. Мы их не трогали, мяса у нас достаточно. В береговом уступе, у дома, в снеговом забое, выкопали нишу, куда и сложили мясо добытого оленя. Куропаток здесь два вида: более крупная белая — таловка и помельче — тундряная, прозванная "черноушкой" за мелкие черные перышки по бокам головы. Таловки уже в своем пестром брачном наряде, а черноушки еще белые, только головки пестрят. Куропачи с ярко-красными бровями порхают всюду, ничего не боясь, садятся на дом, на лодки, на нарты, бегают по снегу, распушив хвост и развернув крылья точь-в-точь, как это делают тетерева весной. Но все это длится не долго. Вскоре птицы разбиваются на пары, и все стихает. Куропатки в отличие от других куриных моногамны, у них самцы принимают участие в высиживании яиц.
Уже июнь, а тепла все еще нет. Днем солнце грело так, что снег на камнях, на крыше дома таял и все текло, а к полуночи опять крепко подмораживало. Иногда пуржило. Гусей все не было, а это верный признак холодов. Наконец 3 июня при ясной, солнечной, но пока еще морозной погоде появились первые гуси. Пара гуменников с юга низко пролетела над лагерем, сделала облет и повернула обратно. Однако на другой день появилось еще несколько пар, очевидно, подошло время гнездиться, несмотря на холод. Держались гуси на обтаявших и пригретых солнцем бровках нашей речки и впадающих в нее ручьев. Там было немного прошлогодней травы, которой гуси и кормились. Когда мы приближались к птицам, они взлетали, а на земле оставалось лежать только что снесенное яйцо, а то и два.
Надо торопиться, хотя река еще стоит. Недавно долбили прорубь, лед более двух метров толщины и под ним всего 63 сантиметра воды. С прилетом гусей наступило тепло, подули южные ветры. Везде зачернели кочки, появились туруханы, ржанки, кулики. Тундра ожила. Солнце брало верх, на припеке 10 — 15 градусов тепла, а в тени еще до 5 градусов мороза. 8 июня на льду реки появилась первая лужа. К этому времени мы уже отремонтировали лодку, которую изрядно растрясло в дороге, законопатили щели, залили варом, наложили заплаты из жести, просмолили. Корма у лодки острая, поэтому ее пришлось обрезать, чтобы можно было подвесить мотор. На лодке мы пойдем вверх по Таймыре. Потом принялись за шлюпку. Перевернули три нарты, поставили на них отдельные части-шлюпки, выровняли и собрали.
10 июня был первый день с температурой в тени плюс 10 градусов. Тундра чернела пятнами. Весна в полном разгаре, везде кишит птичье племя, шум, гам не затихают ни днем, ни ночью. Особенно галдят маленькие черные уточки — савки, их полно в каждой луже. Звонкий призывной крик "аа-ллы" этих веселых пичуг разносится по всей тундре. Появились первые трясогузки. В Горбите, в устье Волчьей, поверх льда уже довольно много воды. Туда прилетели утки, гагары, лебеди.
К нам в гости приехали нганасаны, и среди них старые знакомые по Пясинской экспедиции 1922 года — Сундаптё, Чута и Иван Горнок. Они кочуют от верховьев Тареи к озеру Таймыр, на восточной стороне которого простоят до осени, а потом уйдут к Хатанге. Грипп не миновал и их. У Горнока умерли жена и дочь, он очень опечален. Слухи о моей винтовке дошли и до них. Рассматривали ее и так и сяк. Особенно удивлял всех оптический прицел: почему это все предметы на мушке видны так близко и нельзя ли до них дотянуться рукой. Угостили всем, что у нас было, и договорились встретиться на озере.