Тайна болезни и смерти Пушкина

Костин Александр Георгиевич

А в письме от 8 июня 1834 года новый пассаж: «Жду от тебя письма об Яропольце, но будь осторожна… вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует государственная безопасность».

А просьба жены подъехать пораньше волнует Пушкина. Он это увязывает с возможной встречей жены с ПЛН в Калуге, что следует из письма от 11 июня 1834 года из Петербурга в Полотняный Завод: «Что ты мне пишешь о Калуге? Что тебе смотреть на нее? Калуга намного гаже Москвы, которая гораздо гаже Петербурга. Что же тебе там делать? Это тебя сестры баламутят, и верно уж моя любимая. Это на нее весьма похоже. Прошу тебя, мой друг, в Калугу не ездить. Сиди дома, так будет лучше».

И через несколько строк о разных пустяках снова возвращается к этой «несчастной» Калуге, которая, похоже, занозой сидит в его сердце: «Пожалуйста, мой друг, не езди в Калугу. С кем там тебе знаться? с губернаторшей? она очень мила и умна; но я никакой не вижу причины

тебе ехать к ней на поклон. С невестой Дмитрия Николаевича? Вот это дело другое. Ты слади эту свадьбу, а я приеду в отцы посаженые. Напиши мне, женка, как поживала ты в Яропольце, как ладила с матушкой и с прочими. Надеюсь, что вы расстались дружески, не успев поссориться и приревновать друг к другу. У нас ожидают прусского принца. Вчера приехал Озеров из Берлина с женою в три обхвата. Славная баба; я, смотря на нее, думал о тебе и желал тебе воротиться из Завода такою же тетехой. Полно быть тебе спичкой. Прощай, жена. У меня на душе просветлело. Я два дня сряду получил от тебя письма и помирился от души с почтою и полицией. Черт с ними. Что делают дети? благословляю их, а тебя целую» [103] .

103

Озеров Иван Петрович (1806–1880) – чиновник русского посольства в Бадене, с 1836 года первый секретарь посольства впоследствии поверенный в делах и посланник в Португалии и Баварии. Пушкин знал и жену Озеров (с 1832 года) Розалию Васильевну, урожденную Шлиппенбах (род. 1808 г.). Известно дружеское письмо Озерова к Дантесу.

В этот же день он пишет еще одно письмо, навеянное, вероятно, просьбой тетушки отпустить Натали в Калугу. Вот ведь как приспичило в эту Калугу ездить, что подключила к этой «проблеме» «тяжелую артиллерию» в лице тетушки Екатерины Ивановны Загряжской: «Сейчас от меня тетка. Она просит тебя к ней писать, а меня тебе уши выдрать. Она переезжает в Царское Село, в дом князя Кочубея, с Натальей Кирилловной, которая удивительно мила и добра; завтра еду с ней проститься. Зачем ты тетке не пишешь? какая ты безалаберная! Она просит, чтоб я тебя в Калугу пустил, да ведь ты махнешь и без моего позволения. Ты на это молодец. Сейчас простился с отцом и матерью. У него хандра и черные мысли. Знаешь, что я думаю? не приехать ли мне к тебе на лето? нет, жена, дела есть, потерпим еще полтора месяца. А тут я к тебе упаду как снег на голову, если только пустят меня».

А это игра в кошки-мышки: приеду – не приеду; на все лето – нет, не могу; «упаду как снег на голову» – «если только пустят меня». Наталье Николаевне нужно знать конкретную дату приезда мужа, чтобы увязать это знание со своими планами, а тут: «приеду – не приеду». Наконец, это ей все надоело и она буквально требует: когда муж приедет в Полотняный Завод? Это требование вытекает из ответа Пушкина на ее письмо. Около (не позднее) 14 июля 1834 года в письме к Наталье Николаевне он пишет, вернее, отвечает: «Ты хочешь непременно знать, скоро ли я буду у твоих ног? изволь, моя красавица. Я закладываю имение отца, это кончено будет через неделю. Я печатаю Пугачева; это займет целый месяц. Женка, женка, потерпи до половины августа, а тут уж я к тебе и явлюсь и обниму тебя, и детей расцелую. Ты разве думаешь, что холостая жизнь ужасно как меня радует? Я сплю и вижу, чтоб к тебе приехать, да кабы мог остаться в одной из ваших деревень под Москвою, так бы богу свечку поставил; рад бы в рай, да грехи не пускают. Дай, сделаю деньги, не для себя, для тебя. Я деньги мало люблю – но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости. А о каком соседе пишешь мне лукавые письма? кем это меня ты стращаешь? отселе вижу, что такое. Человек лет 36; отставной военный или служащий по выборам. С пузом и в картузе. Имеет 300 душ и едет их перезакладывать – по случаю неурожая. А накануне отъезда сентиментальничает перед тобою. Не так ли? А ты, бабенка, за неимением того и другого, избираешь в обожатели и его: дельно. Да как балы тебе не приелись, что ты и в Калугу едешь для них. Удивительно!»

Про «того» мы уже знаем – это Государь, а кто таков «другой», уж не ПЛН ли? Пушкин этого «другого» никак вычислить не может, но то, что он стремится побывать в Калуге – это не вызывает у него никаких сомнений. Потому и «крутит» с датой своего приезда в Полотняный Завод, чтобы осложнить встречу ПЛН со своей женой. А пассаж насчет отставного военного 36 лет «с пузом и в картузе» это для отвода глаз, для сдерживания гнева по поводу «того и другого».

Решила взять мужа измором, долго не отвечает на его письма. Пушкин сердито выговаривает ей в письме от 30 июля 1834 года из Петербурга в Полотняный Завод: «Что это значит, жена? Вот уже более недели, как я не получаю от тебя писем. Где ты? Что ты? В Калуге? В деревне? Откликнись. Что так могло тебя занять и развлечь? Какие балы? Какие победы? Уж не больна ли ты? Христос с тобою. Или просто хочешь меня заставить скорее к тебе приехать. Пожалуйста, женка, брось эти военные хитрости, которые не в шутку мучат меня за тысячи верст от тебя. Я приеду к тебе, коль скоро меня Яковлев отпустит. Дела мои подвигаются. Два тома печатаются вдруг. Для одной недели разницы не заставь меня все бросить и потом охать целый год, если не два и не три. Будь умна… Целую твой портрет, который что-то кажется виноватым. Смотри».

Через четыре дня получив, наконец, письмо из Петербурга, продолжает выговаривать жене за ее непослушание. В письме от 3 августа 1834 года из Петербурга в Полотняный Завод пишет: «Стыдно, женка. Ты на меня сердишься, не разбирая, кто виноват, я или почта, и оставляешь меня две недели без известия о себе и о детях. Я так был смущен, то не знал, что и подумать. Письмо твое успокоило меня, но не утешило. Описание вашего путешествия в Калугу, как ни смешно, для меня вовсе не забавно. Что за охота таскаться в скверный уездный городишко, чтоб видеть скверных актеров, скверно играющих старую, скверную оперу? что за охота останавливаться в трактире, ходить в гости к купеческим дочерям, смотреть с чернию губернский фейворок, когда и Петербурге ты никогда и не думаешь посмотреть на Каратыгиных, и никаким фейвороком тебя в карету не заманишь. Просил я тебя по Калугам не разъезжать, да, видно, уж у тебя такая натура. О твоих кокетственных сношениях с соседом говорить мне нечего. Кокетничать я сам тебе позволил – но читать о том лист кругом подробного описания вовсе мне не нужно. Побранив тебя, беру нежно тебя за уши и целую – благодаря тебя за то, что ты богу молишься на коленях посреди комнаты. Я мало богу молюсь и надеюсь, что твоя чистая молитва лучше моих, как для меня, так и для нас. Ты ждешь меня в начале августа. Вот нынче уже 3-е, а я еще не подымаюсь. Яковлев отпустит меня около половины месяца. Но и тут я не совсем еще буду свободен. Я взял квартеру Вяземских. Надо будет мне переехать, перетащить мебель и книги, и тогда уже, благословясь, пуститься в дорогу. Дай Бог приехать мне к твоим именинам, и я тем был бы счастлив».

И тут выясняется, что Наталья Николаевна даже в Москву сумела съездить, поскольку в этом же письме Пушкин мимоходом оговаривается: «О тебе гремит молва, после минутного твоего появления <в Москвех Нашли, что ты похудела – я привезу тебя тетехой, по твоему обещанию: смотри ж! Не поставь меня в лгуны. На днях встретил я М-те Жорж. Она остановилась со мною на улице и спрашивала о твоем здоровье, я сказал, что на днях еду к тебе pour te faire un enfant [104] . Она стала приседать, повторяя: Ah, Monsi, vous me ferez une grande plaisir [105] . Однако я боюсь родов, после того, что ты выкинула. Надеюсь однако, что ты отдохнула».

104

Чтобы сделать тебе ребенка (фр.).

105

Ах, месье, вы доставите мне большое удовольствие (фр.).

Неотложные дела удерживают Пушкина от поездки в Полотняный Завод и лишь предстоящие торжества по случаю открытия Александрийской колонны подтолкнули его к отъезду. 17 августа он выезжает из Петербурга в Москву, чтобы затем отправиться в Полотняный Завод. Много позднее в дневнике Пушкина появится запись от 28 ноября 1834 года: «…выехал из П<етер>б<урга> за 5 дней до открытия Александровской колонны, чтобы не присутствовать при церемонии вместе с камер-юнкерами…»

20 августа приезжает в Москву, останавливается, по-видимому, в доме Гончаровых всего на сутки. Встречается с Александром Николаевичем Раевским, «которого нашел поглупевшим от ревматизма в голове». 21-го выехал через Боровок, Малоярославец и Калугу в Полотняный Завод, куда прибыл вечером этого же дня.

Наконец-то Пушкин у ног своей Мадонны, которая уже отчаялась его дождаться.

Около (не позднее) 25 августа 1834 года направляет письмо к Н.И. Гончаровой в Ярополец, в котором выражает сожаление, что не попал к ней по дороге в Полотняный Завод, что приехав, нашел всех здоровыми, кроме Саши, что должен будет еще на несколько недель съездить в Нижегородское имение по делам отца, «…а жену отправлю к Вам, куда и сам явлюсь как можно скорее. Жена хандрит, что не с Вами проведет день Ваших общих именин; как быть! и мне жаль, да делать нечего. Покамест поздравляю Вас со днем 26 августа; и сердечно благодарю вас за 27-ое. Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которого я ничем не заслужил перед Богом».