Тайна болезни и смерти Пушкина
Шрифт:
Спрашивается, а зачем, собственно, Пушкин укатил в Михайловское, если знал прекрасно, что больше никакой «Болдинской осени» у него не будет? Создается впечатление, что он сам предоставил возможность сближения Николая I и Натальи Николаевны, до этого пристально следивший за развитием романтических отношений между ними. Он ни на минуту не сомневался, что усиленные ухаживания Дантеса за его женой есть всего лишь «прикрытие» этого романа. И чем «подробнее» жена рассказывала ему о «домогательствах» Дантеса, тем тверже становилось его убеждение, что дело тут не в Дантесе и он усиленно искал выхода из создавшегося положения.
В. Козаровецкий, активно поддержавший версию А. Лациса о якобы прогрессирующей у Пушкина «болезни Паркинсона», выдвинул версию, что Пушкин искал спасение от болезни, сменив городской образ жизни на здоровый деревенский: «Пушкин уже знает, что его единственным спасением от грозной болезни может быть только возврат к деревенскому образу жизни, при котором он чувствовал себя гораздо лучше, что именно после переезда в город болезнь ускорилась и что приостановить ее можно только вернувшись к прежнему, оздоровительному образу жизни. Вопрос лишь в том, не слишком ли поздно он спохватился. Эта поездка в деревню и должна была дать ответ на этот вопрос. Ответ был необнадеживающим: болезнь зашла слишком далеко. Стало ясно, что он должен готовиться к уходу,
«Еще не было анонимных писем, – писал Лацис. – Но уже было ведомо: настали последние дни. Пришла пора исчезнуть. Надлежало тщательно замаскировать предстоящее самоубийство. На лексиконе нашего времени можно сказать, что в исполнители напросился Дантес. А заказчиком был сам поэт» [139] .
Ранее мы показали, что никаких грозных симптомов проявления «болезни Паркинсона» к тому времени у Пушкина не проявились, но в данной версии, на наш взгляд, имеется одно рациональное зерно. Пушкин поехал в Михайловское прежде всего затем, чтобы навсегда попрощаться с этим милым для него уголком любимой Родины, с которым связано так много прекрасных романтических увлечений, где он написал «Бориса Годунова» и ряд других поэтических шедевров. Но у него была еще одна сверхзадача – постараться проверить на практике все ли уже потеряно, или может еще есть надежда на возвращение былых источников его поэтического вдохновения. Ведь недаром же он пишет в письме к А.И. Беклешовой столь трогательное приглашение своей бывшей возлюбленной: «Приезжайте, ради бога; хоть к 23-му. У меня для Вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет, на досуге, и влюбиться». Ранее мы уже приводили содержание этого письма от 11–18 сентября 1835 года из Тригорска в Псков. С Александрой Ивановной Беклешовой, урожденной Осиповой, пройти «тест» на романтическую пригодность не удалось, но ведь рядом есть Прасковья Александровна Осипова, которая, несмотря на значительную разницу в возрасте, любила Пушкина не только как сына, но и как темпераментного мужчину. «Любви все возрасты покорны», так что не будем осуждать ни Прасковью Александровну, ни, тем более, Пушкина, которого всегда тянуло к опытным женщинам, значительно старше его, и которым он посвятил не одно поэтическое творение. В частности, П.А. Осиповой посвящены стихотворения: «Простите, верные дубравы» (1817), «Подражания Корану» (1824 г.), «Быть может уж недолго мне» (1825 г.) и «Цветы последние милей» (1825):
139
В.А. Козаровецкий. Тайны пушкинской дуэли // «Московский комсомолец», 11 февраля 2011 г.
Прощаясь с Михайловским и Тригорским, Пушкин как бы исполнил свое пророческое «сладкое мечтание», высказанное им в самом «светлом» 1817 году, когда он покидал эти места, уходя в большое жизненное плавание:
Простите, верные дубравы!Прости, беспечный мир полей,И легкокрылые забавыСтоль быстро улетевших дней!Прости, Тригорское, где радостьМеня встречала столько раз!На то ль узнал я вашу сладость,Чтоб навсегда покинуть вас?От вас беру воспоминанье,А сердце оставляю вам.Быть может (сладкое мечтанье!),Я к вашим возвращусь полям,Приду под липовые своды,На скат тригорского холма,Поклонник дружеской свободы,Веселья, граций и ума [141] .140
В копии стихотворения рукой П.А. Осиповой помечено: «Стихи на случай в позднюю осень присланных цветов к П. от П.О.» (т. е. Пушкина от П. Осиповой).
141
Стихотворение написано в альбом П.А. Осиповой перед отъездом из Михайловского, где Пушкин провел пять недель после окончания лицея летом 1817 года. Было вписано в альбом П.А. Осиповой, где оно датировано 17 августа.
Только с Прасковьей Александровной мог поделиться Пушкин своими интимными проблемами, и только она могла в этой трагической для него ситуации утешить его своей неправдой. Но, хотя «обмануть <его> не трудно», но вряд ли он поверил в эту святую ложь, на этот раз он был «обманываться <не> рад». И доказательством тому послужило заключительное стихотворение цикла трагической лирики Пушкина «Не дай мне Бог сойти с ума…», написанное в ноябре 1835 года:
Не дай мне Бог сойти с ума.Нет, легче посох и сума;Нет, легче труд и глад.Не то, чтоб разумом моимЯ дорожил; не то, чтоб с нимРасстаться был не рад:Когда б оставили меняНа воле, как бы резво яПустился в темный лес!Я пел бы в пламенном бреду,Я забывался бы в чадуНестройных, чудных грез.И я б заслушивался волн,И я глядел бы, счастья полн,В пустые небеса;И силен, волен был бы я,Как вихорь, роющий поля,Ломающий леса.Да вот беда сойди с ума,И страшен будешь как чума,Как раз тебя запрут,Посадят на цепь дуракаИ сквозь решетку как зверкаДразнить тебя придут.А ночью слышать буду яНе голос яркий соловья,Не шум глухой дубров —А крик товарищей моих,Да брань смотрителей ночных,Да визг, да звон оков.20 октября Пушкин выехал из Михайловскго в Петербург, заехав в Голубово попрощаться с его обитателями. Что заставило его прервать свое пребывание в деревне, где он собирался провести 4 месяца? Видимо несбывшиеся надежды на новую «Болдинскую осень», а возможно, и, на наш взгляд, скорее всего, полнейшая нецелесообразность продолжать задуманный им «эксперимент», о котором говорилось выше. Сам Пушкин причину своего скорого возвращения в Петербург объясняет тем, что резко ухудшилось состояние здоровья его матери. Но это не совсем так, поскольку эту причину он указывает в письме а Нащокину лишь 10–20 января 1836 года, когда действительно Надежда Осиповна почувствовала себя плохо: «Услышал я, что ты собирался ко мне в деревню. Радуюсь, что не собрался, потому что там меня бы ты не застал. Болезнь матери моей заставила меня воротиться в город». За неделю до написания этих строк Пушкин навестил своих родителей и никаких серьезных признаков болезни матери еще не появилось. Скорее всего, на ее здоровье негативно сказалась весть о том, что ее любимый сын Левушка снова проиграл крупную сумму денег и прислал слезное письмо, что он погибает в нищете, находясь на службе в Тифлисе.
Истинная причина его скорого возвращения в Петербург скорее всего иная. Из писем Натальи Николаевны он узнает, что Дантес начал активную фазу ухаживания за нею и у него созрел дерзкий план повернуть возникшую ситуацию в нужное ему русло. А для этого необходимо быть в Петербурге, чтобы в деталях проработать все нюансы своего плана ухода из жизни, о чем поделился в своем письме к П.А. Осиповой от 26 октября 1835 года сразу же возвращении в Петербург:
«В этом печальном положении я еще с огорчением вижу, что бедная моя Натали стала мишенью для ненависти света. Повсюду говорят: это ужасно, что она так наряжается, в то время как ее свекру и свекрови есть нечего и ее свекровь умирает у чужих людей. Вы знаете, как обстоит дело. Нельзя, конечно, сказать, чтобы человек, имеющий 1200 крестьян, был нищим. Стало быть, у отца моего кое-что есть, а у меня нет ничего. Во всяком случае Натали тут ни при чем, и отвечать за нее должен я. Если бы мать моя решила поселиться у нас, Натали, разумеется, ее бы приняла. Но холодный дом, полный детворы и набитый гостями, едва ли годится для больной. Матери моей лучше у себя. Я застал ее уже перебравшейся. Отец мой в положении, всячески достойном жалости. Что до меня, я исхожу желчью и совершенно ошеломлен, – именно это письмо Пушкин заканчивает знаменитыми словами о жизни – сладкой привычке (susse Gewohnheit). – Поверьте мне, дорогая госпожа Осипова, хотя жизнь и susse Gewohnheit, однако в ней есть горечь, делающая ее в конце концов отвратительной, а свет – мерзкая куча грязи» [142] .
142
Susse Gewohnheit – сладкая привычка (нем.).
К тому времени Пушкин уже знал, что Дантес отличный стрелок, и, стало быть, он идеально подходит на роль своего убийцы на дуэли, которую и следовало «организовать», да так, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения, что она «организована» именно с этой целью. Лучший способ добиться дуэли с Дантесом – зарекомендовать себя в светском обществе в качестве ревнивого мужа, готового вызвать на дуэль любого, кто осмелится нанести словом или действием оскорбление его жене, ну и ему тоже.
Первым «под раздачу» попадает молодой граф Владимир Александрович Соллогуб (8.08.1813–5.06.1882 г.), с которым Пушкин находился в достаточно близких отношениях с 1831 года, когда их познакомил отец В.А. Соллогуба [143] . В своих «Воспоминаниях» В.А. Соллогуб особо подметил в характере Пушкина такую черту как ревность, которая по его мнению, и явилась причиной смерти поэта: «Он обожал жену, гордился ее красотой и был в ней вполне уверен. Он ревновал к ней не потому, чтобы в ней сомневался, а потому, что страшился светской молвы, страшился сделаться еще более смешным перед светским мнением. Это боязнь была причиной его смерти, а не г. Дантес, которого бояться ему было нечего. Он вступился не за обиду, которой не было, а боялся огласки, боялся молвы и видел в Дантесе не серьезного соперника, не посягателя на его настоящую честь, а посягателя на его имя и этого он не перенес».
143
Соллогуб Александр Иванович (20.11.1787–16.04.1843), граф, церемониймейстер, тайный советник. Пушкин был хорошо знаком со всеми членами семьи Соллогубов. В.А. Соллогуб вспоминал позднее о своей первой встрече с Пушкиным в театре, при которой поэт дружелюбно кивнул отцу».
Из приведенного отрывка воспоминаний Соллогуба со всей очевидностью следует, что Пушкин добился своей цели, поскольку до сегодняшнего дня все пушкинисты и пушкинолюбы считают, что именно «эта боязнь» негативного мнения света о его жене, а, стало быть, о нем самом и послужила причиной дуэли и смерти поэта («…восстал он против мнений света…»).
Свою идею Пушкин блестяще «опробовал» на самом В.А. Соллогубе в конце декабря 1835 года. После одного из балов он усмотрел в поведении Соллогуба дерзость по отношению к Н.Н. Пушкиной и посылает ему вызов на дуэль. Предыстория этого события, по воспоминаниях самого В.А. Соллогуба, такова.
Юный студент Дерптского университета (выпускник 1834 г.), впервые увидев Наталью Николаевну сразу же после знакомства с Пушкиным (1831 г.), без памяти в нее влюбился, да и как ему было не влюбиться в такую красавицу, о которой он пишет в своих воспоминаниях столь восторженно: «Много я на своем веку видел красивых женщин, много встречал женщин еще обаятельнее Пушкиной, но никогда не видывал я женщины, которая соединив бы в себе такую законченность классически правильных черт и стана. Ростом высокая, с баснословно тонкой тальей, при роскошно развитых плечах и груди, ее маленькая головка, как лилия на стебле, колыхалась и грациозно поворачивалась на тонкой шее; такого красивого и правильного профиля я не видел никогда более, а кожа, глаза, зубы, уши! Да, это была настоящая красавица, и недаром все остальные, даже из самых прелестных женщин, меркли как-то при ее появления. На вид всегда она была сдержанна до холодности и мало вообще говорила. В Петербурге, где она блистала, во-первых, своей красотой и в особенности тем видным положением, которое занимал ее муж, – она бывала постоянно и в большом свете, и при дворе, но ее женщины находили несколько странной.