Тайна Царскосельского дворца
Шрифт:
— Стало быть, Регина в могиле?..
— В могиле? Нет!.. Этого я не сказала!..
— Что же, она в заточении?
Императрица пожала плечами.
— Да, это выражение близко к правде…
— В таком случае я освобожу ее! Слышите ли, освобожу во чтобы то ни стало и вопреки всем вашим приказаниям и ухищрениям ваших клевретов!
— Нет, — покачала головой государыня, этого ты не сделаешь… Освободить ее ты не в силах.
— Что ж она, за семью замками что ли заперта, за каменными стенами, под стражей находится?
На лице императрицы все яснее и яснее выражалось чувство
— Ты все ближе и ближе подходишь к правде! — с расстановкой произнесла она. — Знаешь, у детей есть такая игра, в который один спрячет указанный предмет, а другие должны отгадать, куда он спрятал его. Отгадка идет по клавикордам. Чем ближе подвигаются к тому месту, где спрятан предмет, тем громче играют на клавикордах, а чем дальше от него отходит отгадывающий, тем тише раздается музыка. Ну, вот и мы с тобой так, словно в прятки играем!.. И ты, надо отдать тебе справедливость, довольно-таки догадлив! Ты все ближе подходишь к делу!
— Мне не до шуток, ваше величество. Я спрашиваю вас о жизни человека.
— Я уже сказала тебе, что поздно вести речь о жизни этой немки! Из списка живых ее имя вычеркнуто навсегда.
— Но если она и казнена, то ведь были же свидетели этой казни? Ведь погребли же ее где-нибудь, хотя бы на том отвергнутом кладбище, куда свозят все жертвы вашей Тайной канцелярии?
— Ищи! — холодно пожала плечами государыня.
— И найду. Но я желал бы, чтобы вы сами указали мне место, где погребена Регина Альтан, и чтобы вы сами по возможности посвятили меня в подробности ее смерти!
— Ищи! — тем же тоном повторила императрица.
Бирон сделал над собой неимоверное усилие и, встав с места, близко подошел к креслу императрицы.
— Анна! — тихо сказал он таким голосом, от которого императрица вздрогнула, как от прикосновения электрического тока. — Анна! Во имя всего прошлого… во имя того счастья, какое я знал подле тебя…
— И которого тебе мало было? — горько улыбнулась государыня. — Ведь на стороне себе любовниц находил и к моему двору их определял?
— Прости меня, если я виноват, но не лишай меня твоего доверия… Скажи мне всю правду, как всегда говорила!..
— Есть тайны, которые нельзя высказать. Есть в мире слова, которые нельзя произнести!
— Между нами таких слов не было, Анна!
— Ты сам воздвигнул ту грань, за которой они явились.
— Но я умоляю тебя! — и старый герцог опустился на одно колено.
По лицу императрицы проскользнула злая улыбка.
— Стало быть, ты сильно любил ее, если так убиваешься о ней? Если ты любил, то помолись за нее. В живых ее уже нет. Это я тебе смело и верно говорю, но больше ты от меня не узнаешь ничего. А теперь ступай! Я устала. Оберегая свои личные интересы, береги меня. Плохо тебе без меня будет!..
Бирон встал с колен и порывисто направился к двери. Он не в силах был сдержаться от душившего его гнева, между тем последние слова императрицы образумили его.
Действительно, из чувства самосохранения он должен был щадить и беречь жизнь императрицы. Да и в эту решительную минуту его взволнованный ум был занят уже не столько вопросом о погибшей молодой камер-юнгфере, сколько вопросом
Гордый временщик в эту минуту дал бы дорого за то, чтобы узнать имя этого лица, похищавшего у него доверие его государыни!..
XXIV
СУД БОЖИЙ
Беременность великой княгини протекала трудно и болезненно; императрица, неуклонно рассчитывавшая на рождение прямого наследника престола, которого она успеет узаконить до своей кончины, со страхом следила за болезненными припадками молодой женщины.
Наконец в первой половине 1740 года Анна Леопольдовна действительно разрешилась от бремени сыном, которого императрица, встретившая его рождение с восторгом, приказала назвать Иоанном в честь своего отца, память которого она свято чтила.
Маленький принц тотчас при рождении был передан на руки жене Бирона, герцогине Курляндской, за которой императрица признавала исключительное умение ухаживать за детьми, так что малютку не кормили и не перепеленывали без личного участия герцогини.
Молодая мать была совершенно отдалена от ухода за сыном; это немало огорчало ее, лишний раз доказывая ей, что ничто в мире не способно умалить значение и власть фаворита.
Бирон и сам понимал это и, чем слабее и больнее делалась императрица и чем явственнее и неопровержимее надвигалась ее кончина, тем ближе он становился к ней, как будто давая понять всему окружающему, что сама смерть бессильна над тем владычеством, каким он успел окружить себя.
К больной императрице были выписаны медики из-за границы, по возможности облегчающие ее страдания, но спасти ее и продлить ее угасавшую жизнь было уже невозможно. Приговор над нею был произнесен, и ее часы были сочтены…
Анна Иоанновна уже не вставала с постели, и прежняя упорная бессонница опять неотступно мучила ее. В те редкие минуты, когда она засыпала, ее преследовали страшные видения, и она просыпалась с громким криком, вся обливаясь холодным потом.
В одну из таких бессонных ночей императрица приказала позвать к себе Бирона и долго разговаривала с ним наедине. Что говорила она ему, никто не знал, но герцог вышел от нее сильно расстроенный и в тот же вечер имел длинный разговор с Ушаковым, при котором присутствовал и его ближайший помощник князь Трубецкой.
Оба начальника Тайной канцелярии вышли от герцога пасмурные и недовольные, и Ушаков, обращаясь к Трубецкому, заметил:
— Еще и похоронить не успел свою благодетельницу, а уже посмел отдавать распоряжения от ее имени!
Князь Никита только вздохнул ему в ответ. Он сознавал, что смерть государыни при заранее намеченном наследнике престола не избавит Россию от всем равно ненавистного владычества Бирона.
Дни шли за днями, один тревожнее другого. По всем церквам совершались особые молебствия о выздоровлении государыни. Народ с утра до ночи стекался ко дворцу, стараясь хотя стороной узнать или услышать радостную и успокоительную весть. Но таких вестей не было.