Тайна царствия
Шрифт:
За разговором она оживилась, как это бывает со всеми женщинами, привыкшими подкреплять свой рассказ пояснениями.
– Возможно, ты прав, и камень был сдвинут землетрясением, хотя существуют люди, утверждавшие, что это сделал ангел. Говорят также, что от подземных толчков разрушилась лестница, ведущая к дарохранительнице в храме. Но люди, которые шли с ним из Эммауса, тоже его не признали! А ведь им он слово за словом объяснил смысл священных книг и почему все должно произойти именно так. Когда они пришли в деревню, уже спустились сумерки, они пригласили его присоединиться к ним. Тогда Иисус взял хлеб, разломил его и дал каждому – лишь тогда они его признали, но он уже исчез.
– Ты думаешь, что он по-прежнему находится
– Ты сам это признал! – ответила Мария и в твердой уверенности добавила. – Я верю в это и жду! Возможно, наша вера недостаточно крепка, а наш разум закостенел; он же дает нам надежду на то, что мы поймем смысл случившегося.
– Он действительно шел по воде? – переспросил я, пытаясь подчеркнуть всю абсурдность подобной картины.
Мария из Магдалы посмотрела на меня, ее взгляд был полон доверия.
– Он сотворил столько чудес, что даже камни могли в него уверовать! А мы тем временем не знаем, что о нем думать! Написано ведь. «Его слуга глух, а его посланец слеп», и возможно, мы сами следуем этой заповеди, не отдавая себе в том отчета.
– почему ты доверяешь такому чужестранцу, как я? Ведь ты – образованная женщина, знаешь греческий язык и цитируешь наизусть пророков на священном языке иудеев; мне также рассказывали, что ты богата. Поведай мне о себе, дабы я смог все это понять!
– Я привыкла разговаривать с незнакомыми чужестранцами, – с некоторым оттенком гордости ответила она, – У меня бывали греки, сирийцы, римляне и даже придворные князя Ирода! Помимо этого, насколько я знаю Иисуса и верю в него, его послание было обращено не только к Израилю, свет его должен пролиться на весь мир, как это сказано в священных книгах. Когда в меня вселились демоны, я пережила такое, что этим простолюдинам не понять. Представь себе: колдун может тело одержимого поместить в таз с водой, а затем заставить его испытывать страшные муки, прокалывая иглой воду в другом сосуде. Иисус не воспользовался моим несчастьем, подобно многим; увидев, что я страстно желаю освободиться из-под воздействия колдовства, он дал мне свободу. И если мое лицо бледно, словно скала, с которой дожди смыли всю плодородную землю, то это из-за прежней жизни. Спрашивай меня лучше не о прошлом, а о настоящем.
– Как ты хочешь, – сказал я. – Но ты все еще не ответила на мой вопрос: почему ты мне так доверяешь?…
Ее лицо вновь осветилось, и она ответила:
– Потому что у креста ты защитил его от издевок! Потому что ты с уважением отнесся к его страданиям, не зная о нем ничего, кроме того, что было написано на табличке, прикрепленной над его головой. Ты защитил его, тогда как ближние бежали, гонимые страхом. Рядом оказались только женщины и Иоанн, которому нечего было опасаться, поскольку его род состоит в дружбе с первосвященником. Разбойники и те подали голос за их казненных сотоварищей, тогда как в его защиту никто не выступил!
Неожиданно я понял, что обида, затаенная этой женщиной на учеников Иисуса, переросла в симпатию по отношению ко мне.
– Если я верно понял, – осторожно начал я после раздумья, – у тебя накопился большой жизненный опыт, и ты полагаешь, что смогла понять своего Учителя лучше, чем его ученики; те же, в свою очередь, не доверяют тебе, потому что ты легко впадаешь в экстаз; они не поверили твоему видению, и ты пожелала, чтобы я вмешался и дал свидетельство в твою пользу.
– Разве ты еще не понял? – прервала меня Мария – Иисус позволял приблизиться к нему женщинам! Он прекрасно обошелся с Марией, сестрой Лазаря, и был любезен с его сестрой Марфой. Когда он ужинал у фарисея Симона, то позволил одной грешнице пасть перед ним на колени и допустил, чтобы она омыла ступни его ног своими слезами и вытерла их своими волосами; это стоило ему репутации среди фарисеев, с тех пор всячески поносивших его. Но это еще не все! Разве он не заговорил с самаритянкой у колодца? Разве он не вырвал из рук скриб женщину, которую те уличили в неверности мужу, поймали на месте преступления и готовились забросать камнями, как того требует закон? Поверь мне, о чужестранец, он понимал женщин лучше, чем кто-либо до сих пор. Вот почему я считаю, что и мы, женщины, поняли его лучше, чем его трусливые ученики.
Ее голос осекся, ей не хватило воздуха.
– Было время, когда они тоже считали себя великими и снисходили до исцеления больных. Однако когда пришла пора предпринять последнее вхождение в Иерусалим вместе с ним, они начали прибегать к различным уверткам; некоторые из них даже подумывали оставить его, хотя незадолго до этого спорили, кто и какое место должен занять в его царстве. С толпой Иисус говорил притчами, однако своим ближним давал подробнейшие разъяснения, но они все равно его не понимали! Лишь наиболее умный из всего этого стада, Фома, осмелился заявить: «Пойдем и умрем вместе с ним!» Только не подумай, что кто-то из них погиб, вооружившись для его защиты: они купили два меча, несмотря на суровое наказание, ожидающее каждого, кто покупает в городе оружие. Да разве они защищали его? Вот в чем вопрос!
Говоря это, она задыхалась от гнева, однако понемногу ей удалось успокоиться.
– Да, я знаю, он говорил: «Каждый, кто возьмет в руки меч, от меча и погибнет». Однако по пути в Иерусалим он промолвил: «Пусть каждый, у кого есть плащ, сейчас же продаст его и купит меч». Я ничего не могу понять! Может, он хотел испытать их веру или придать им уверенность в себе? Ничего не могу об этом сказать. Когда слуга первосвященника Малх в темноте приблизился к Иисусу, чтобы схватить его, Симон Петр ударом меча отсек ему ухо; однако Иисус приставил ухо так, что теперь виден лишь небольшой шрам в месте, где прошло лезвие меча. Об этом рассказывали родители Малха, хотя их сыну было запрещено проронить об этом хоть слово.
– Не сердись, если я даю волю своему гневу, и позволь мне высказать все, что накопилось у меня на душе из-за этих трусов! – добавила она – В последний вечер Иисус, зная свою дальнейшую судьбу, молился в одиночестве; рассказывают, что во время его ужасной кончины, у него появился кровавый пот. Он попросил их только остаться с ним на время молитвенного бдения и больше ни о чем. Так вот, знаешь как они поступили? Они не придумали ничего лучшего, как глубоко уснуть в саду. Я в самом деле их не понимаю и не могу найти для них прощения! И они еще обещали поджечь храм! Им даже не хватило мужества убить предателя, он повесился сам! Это сверх моего понимания, и я не вижу, что он в них нашел и почему призвал к себе именно их.
В Марии из Магдалы было столько женственности, что мне захотелось ей улыбнуться и погладить по щеке, дабы помочь ей смыть слезами свой безнадежный гнев. Однако мне не хватило духа ни улыбнуться, ни прикоснуться к ней. Я нашел в себе силы лишь сказать как можно осторожнее:
– Если это действительно так, и в своей скорби они не знают, что о нем думать, хотя из его же уст слышали о собственном предназначении, то как же я, чужестранец, смогу разобраться в этом? И все же я уверен, что никто их них не погибнет, по крайней мере до тех пор, пока они не научатся разбираться в том, что усвоили. Даже самый образованный человек не смог бы сразу осмыслить эти необыкновенные события. С другой стороны, поскольку они до сих пор не избавились от предрассудков всех сынов Израиля, лучше не творить им о том, что я могу засвидетельствовать. По отношению ко мне они могут испытывать лишь неприязнь, потому что я – римлянин они, насколько я понял, недоброжелательно относятся и к тебе из-за связей с чужестранцами.