Тайна царствия
Шрифт:
Римский советник едко заметил:
– Человек, распятый Римом, еще никогда не воскресал! Ты тем самым выдвинул суровое обвинение против Понтия Пилата! Будь осторожнее в высказываниях!
– Мое прибытие в Иерусалим случайно совпало с моментом казни, – опять вмешался я в разговор, – и именно поэтому это все вызвало у меня интерес. Могу вас заверить, что он действительно умер на кресте. Если даже он всего лишь потерял сознание от удушья, то после того, как ему пронзили сердце, а это я видел собственными глазами, он все равно бы умер.
Однако увлеченный своей мыслью врач возразил:
– Человеку, не сведущему в медицине, трудно установить смерть! Это может сделать
И он принялся рассказывать нам о случаях, когда он сам был свидетелем подобного, пока Клавдия Прокула не прервала его, закрыв уши.
– Прекрати говорить о столь ужасных вещах, иначе мне опять начнут сниться кошмары!
Озадаченный врач, желая сменить тему, обратился ко мне:
– А верно ли, что Мария из Магдалы оставила свою прежнюю профессию?
Вслед за его словами наступило гробовое молчание. Удивленно оглядевшись вокруг, он спросил:
– Я сказал что-нибудь не то? Разве об этом запрещено говорить? Но… что в этом плохого? Несмотря на миллион жителей, Галилея – действительно маленький край. По крайней мере, на берегу этого озера все знают все обо всех. Были времена, когда Магдалина в глазах путешественников, выглядела основной достопримечательностью этих мест, и ночи напролет при свете факелов от Тивериады до ее дома тянулись процессии из носилок. Рассказывают, что ты побывал у нее и оставил на воспитание молодую девушку, которую привез из Иерусалима. Так что же в этом плохого?
Я не сказал ни слова в ответ, а Хуза как-то вынужденно произнес:
– Моя супруга хорошо ее знала, хотя теперь, естественно, не ищет встречи с ней. С тех пор как Иисус из Назарета исцелил ее, она больше не занимается колдовством, а раздает милостыню и ведет обычный образ жизни. Вообще-то я считаю, что назаретянин сделал больше хорошего, чем плохого, он отнюдь не подстрекал народ к восстанию и не богохульствовал, хотя был казнен именно по этой причине. Моя супруга, некоторое время следовавшая за ним, исполняя данный ею обет, поскольку он исцелил от горячки одного из княжьих детей, не скажет о нем ничего плохого.
Разговор раззадорил его, и он ударил кулаком в раскрытую ладонь.
– С ним ничего бы не случилось, если бы он не вздумал отправиться в Иерусалим! Фарисеи неоднократно добирались даже сюда, чтобы все выведать и подготовить ему обвинение, но у них так ничего и не вышло! Думаю, советы Иисуса состояли в том, чтобы молиться от чистого сердца, что было не по вкусу синедриону, который из-за этого мог потерпеть убытки. Лично я считаю что уплата десятины храму, расположенному за пределами нашего края, это расточительство, а то, что крестьяне вынуждены платить, кроме десятины князю, еще десятину храму, регистрационные и таможенные налоги римлянам, не считая выплат и налогов за соль и торговлю на базарах, – просто неразумно! Они не смогут устоять под этим бременем и в конце концов лишатся своих полей и земель! И тогда по дорогам потянутся бродяги, а в стране воцарится обстановка всеобщего недовольства и неуверенности, при которой каждый будет ненавидеть своего соседа, что однажды уже случилось в Иудее.
Врач открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако Клавдия Прокула опередила его.
– О Хуза, я разделяю твое мнение, – понимающе произнесла она, – Иисус из Назарета был праведным и набожным человеком, и Понтий никогда не отправил бы его на казнь, если бы сами иудеи не вынудили его к этому.
После трапезы хозяйка дома, пожаловавшись на головную боль, отправилась к себе в покои, куда за ней последовал врач, чтобы приготовить ей болеутоляющий напиток. Хуза тоже поднялся, объяснив, что ему с женой следовало уладить какие-то касающиеся дома вопросы, и мы с советником остались вдвоем возлежать на подушках и смаковать вино. Он безудержно пил, пытаясь при этом вытащить из меня побольше римских новостей, из которых его, по всей видимости, больше всего интересовало усиливающееся влияние Сежана, однако я был осторожен и не позволил втянуть себя в опасный разговор. Впрочем, узнав, что я выехал из Рима более года назад, он сразу же утратил всякий интерес ко мне. Я, со своей стороны, задал несколько вопросов о князе и его дворе.
Он безудержно расхохотался и предупредил:
– Советую тебе в следующий раз не называть его на людях лисицей! Наследники из рода Ирода Великого злопамятны и весьма восприимчивы ко всему, что касается самолюбия. Нельзя отрицать ни их необыкновенный разум, ни бесстыдство, но по крайней мере они навечно верны Риму, которому обязаны своим положением. Их родственные связи чрезвычайно запутанны. Дедом Иродиады был Ирод Великий, и у иудеев, конечно, есть бесспорные основания усомниться в законности этого брака. К счастью, князь имеет возможность устанавливать собственные законы, и один придворный врач однажды уже лишился всего, что у него было. У меня есть право вето на смертную казнь, однако я не настолько глуп, чтобы когда-нибудь к нему прибегнуть! Моя единственная забота – собрать здесь капиталец, воспользовавшись своим прекрасным положением, кроме того, Тивериада не такой уж плохой город для прибывшего из Рима. Что ты скажешь, если мы напьемся, а потом отправимся в город за удовольствиями? Я покажу тебе, как умный человек может приятно проводить здесь время, не вмешиваясь в дела, которые его не касаются.
Я отказался следовать за ним, сославшись на свою больную ногу.
– У меня, конечно, есть соглядатаи во всех больших селениях Галилеи, – продолжал он – Я слежу за тем, чтобы сюда не ввозилось незаконно оружие и чтобы князь не смог создать его запасы, а также наблюдаю за отношениями князя с другими странами: он перестал наводить мосты с арабами, а Персия – слишком далекая страна. Короче говоря, я выполняю задачу, возложенную, на меня Римом.
Я поинтересовался, как ему удалось избежать влияния иудейской религии в стране, наводненной пророками и святыми.
– Просто я ворошу это осиное гнездо, – ответил он, подкрепив свое высказывание твердым жестом. – Мы, римляне, приносим жертвы изображению императора, несмотря на робкое сопротивление этому со стороны Тиверия, однако не принуждаем народ поступать точно так же; здесь люди настолько далеки от цивилизации, что даже местная знать отказывается ходить в театр, когда нам удается поставить там спектакль. В этой стране и речи не может быть о том, чтобы осужденный на смерть умер на сцене, как в Александрии, и мы вынуждены довольствоваться трагедиями, в которых текут реки суррогатной крови! Кроме того, иудеи не желают видеть фривольных развлечений, а о фарсах и слышать не хотят!
Вспомнив о словах одинокого рыбака, я· поинтересовался, прибыла ли в Тивериаду труппа бродячих артистов.
– Не знаю такой, – покачал он головой, – Если князь не оплачивает их представлений, то тогда сложно найти благодетеля, который взял бы на себя все расходы! Здесь театр не пользуется таким народным признанием, как в цивилизованных странах!
Вскоре он вместе с Хузой начал собираться домой; я проводил их во двор, где они сели в носилки, и весьма любезно распрощался с ними, полагая, что расположение столь знатных людей принесет мне пользу. Врач князя решил воспользоваться моментом и пройтись по курорту, чтобы урвать немного денег. После их ухода Клавдия Прокула позвала меня к себе.